Олег Романцев посетил редакцию «МК» и вспомнил о великих победах «Спартака»

— Олег Иванович, добро пожаловать в «МК». Вы здесь как дома.

— Хочу сказать, что «МК» для меня — родная газета. Мы уже по жизни с вами связаны. И даже в самые тяжелые моменты поражений, когда хотелось все бросить, рядом со мной были вы. Вы меня поддерживали всегда, и в радости, и в горе. Поэтому я всегда с удовольствием откликаюсь на ваши приглашения.

— Олег Иванович, давайте вернемся в 79-й год. Вы часто вспоминаете то чемпионство?

— Постепенно все-таки новые эмоции захлестывают, после того, как мы стали чемпионами в 89-м, 92-м, 93-м, 94-м, те переживания чуть-чуть сглаживаются. Мне почему-то больше нравятся чемпионства, которые я выигрывал как тренер. Как футболист тоже, конечно, здорово, но как тренер почему-то более остро переживалось, более гордился этими чемпионствами.

Перед тем как приехать к вам, посмотрел еще раз на фотографию того состава «Спартака» 1979 года. С ребятами, которые тогда со мной играли, до сих пор дружу, кто жив остался. К сожалению, некоторые от нас ушли.

— Чемпионства 1979 года и последующих громких побед могло и не быть. В общем-то вы попали в «Спартак» со второй попытки. В первый раз Тарасовка (подмосковная база «Спартака». — Ред.), насколько мы помним, вас не так уж добро встретила, когда вы из красноярского «Автомобилиста» перебрались в Москву. Как вы решились на вторую попытку?

— Вторая попытка была предпринята очень мудрыми действиями Константина Ивановича Бескова, который знал, почему я уехал. Не Тарасовка меня плохо приняла, я увидел обстановку в команде — она была нерабочая, она была напряженная, она была конфликтная.

Именно внутри команды между футболистами. И в эту команду мне не хотелось.

А когда второй раз я попал в команду, Константин Иванович сказал: «Давай попробуем потренироваться, чего тебе пропускать, тебя же в сборную страны вызвали». И когда я провел тренировку, я почувствовал, что вокруг меня такие же ребята, как я. Они простые, они живут футболом, они друг к другу относятся с уважением и по-доброму, и в такую команду мне захотелось попасть.

— Как складывались ваши отношения с Константином Ивановичем Бесковым?

— Про Константина Ивановича много сказано, а всё, наверное, нельзя сказать, потому что у каждого человека свои отношения с ним были. Как тренер — он великий. К нему на тренировки хотелось идти, с ним хотелось работать, разговаривать о футболе хотелось. Но когда заканчивались тренировки, в быту с ним не хотелось быть — он очень жесткий был. И чужое мнение даже выслушивать не хотел. Для него его мнение было главным. Не очень, так сказать, приятный в общении. Но все это компенсировалось тем, что он делал на поле.

— На одном из мероприятий в дружеской компании, когда вы были уже заслуженным тренером и народным любимцем, не просто как футболист, а как тренер, Константин Иванович поднял бокал, и сказал такую фразу: «Олег, я тобой горжусь». От Бескова про коллегу по тренерскому цеху даже не припомним, чтобы что-то подобное до этого слышали.

— Значит, я тоже плохо его знал, он очень сложный был человек. Я не ожидал такого, думал, что ревность какая-то, вполне справедливая, могла у него быть. Но у нас все получилось не так плохо в конце карьеры его, как могло оказаться. Он же сам написал заявление, и его все равно не было бы в «Спартаке».

Если бы пришел не я, а кто-то другой оказался бы на моем месте, то, может, и говорил бы: «Я не могу работать после Бескова, там, где он кого-то выгнал или напорол что-то»... Я никогда ничего не говорил, что Константин Иванович что-то сделал не так. Почему? Потому что я считаю, что все его действия, все то, что он делал, — это было очень неплохо. Единственное, что в конце своей тренерской деятельности в «Спартаке» они не нашли общий язык с Николаем Петровичем Старостиным. Два медведя в одной берлоге могут быть до поры до времени, так что все-таки они разошлись.

— Николай Петрович Старостин как-то сказал Никите Палычу Симоняну такую фразу: «Никита, если тебя разрезать пополам, то одна половина будет красная, а другая белая». Вот к вам такие слова могут в полной мере относиться?

— Ну, резать не надо меня. Я, наверное, ответил уже на этот вопрос, когда сказал, что провел одну тренировку в 1977 году со «Спартаком» и сразу почувствовал, что это родной клуб. После тренировки меня отвезли к Николаю Петровичу, я еще сомневался: писать заявление или не писать. Он со мной разговаривал около часа, наверное. И когда я вышел, то понял, что для меня, кроме «Спартака», команды нет. И больше они не будут меня уговаривать, чтобы я пришел в «Спартак». Я теперь буду уговаривать, чтобы они взяли меня.

Потому что Николай Петрович так мог построить разговор... Знаете, вообще о футболе разговора не было. Он обо всем спросил. И многое обо мне знал, о парне из Красноярска, который летел в Москву 5 часов. Он подготовился к разговору со мной. Это настолько было неожиданно — он расспрашивал о матери, о брате, о сестре, об учебе в институте. Он все знал и расспрашивал более глубоко, чтобы узнать подробнее про мою жизнь и о перспективах. Уникальная личность. Кстати, как и Константин Иванович Бесков.

— Ваша тренерская деятельность началась тоже благодаря Николаю Петровичу. В «Красной Пресне», команде 7-го таксомоторного парка Москвы. Не было ли для вас это «игрой на понижение»? Все-таки до этого вы были капитаном «Спартака», команды высшей лиги. И тут вторая лига, «Красная Пресня». О которой, может, вы даже и не знали?

— Знал. Мы товарищеские игры иногда играли. Там Миша Булгаков одно время играл. Поэтому про эту команду я знал. Знаете, где футбол, там не может быть понижения. Мы не чурались, играя в сборной, зимой в отпуск ходить на соседнюю коробку играть. Георгий Ярцев, Миша Булгаков, царство ему небесное. Просто во дворе игроки сборной на равных с простыми ребятами зимой играли, это было нормально. Так что даже мысли не было, что это понижение. Главное — к футболу прикоснуться, главное — футболом заниматься. И мне удалось создать коллектив. Я взял сразу своего друга Георгия Александровича (Ярцева. — Ред.) к себе работать, взял Беляева Валерия Владимировича начальником команды.

У нас в «Пресне» дела неплохо шли, мы Кубок России выиграли, который тогда разыгрывался между 2-й и 1-й лигами.

— Курировал тогда эту команду Краснопресненский райком партии. И вас пригласили туда, вы немножко опоздали. Но секретарь райкома партии отнесся к вам по-отечески. Там еще история с крестиком была...

— Я не опоздал. Просто с тренировки спешил. Бежал, а у меня легкая рубаха была, и крестик выскочил. Я состоял в партии, а у меня крестик вот так вот вывалился. Он спокойно сказал: «Ты будь аккуратней с этим делом». Все-таки я находился в райкоме партии — значит, можно было попасться, доброжелатели могли что угодно написать. Очень приятный был человек.

— Поправьте, пожалуйста, если мы ошибаемся. Но сезон 1979 года вы уже начали капитаном команды. А до этого кто был капитаном?

— Прохоров Александр, вратарь.

— Футболисты вас единодушно выбрали или это было назначение тренерского штаба?

— Там ситуация такая была: в 1978 году два кандидата в капитаны были — Ловчев и Прохоров.

Они почти пополам разделили голоса, а несколько ребят написали мою фамилию. Затем Ловчев сам ушел, написал заявление. И Дасаев у нас заиграл, а Прохоров потерял место в воротах. Перед игрой в Ворошиловграде с луганской «Зарей» Александр Прохоров подошел к Константину Ивановичу и попросил: «Можно мне паузу?». Мы перед матчем с «Зарей» по два-три мяча в нескольких матчах пропустили. Психологическое давление большое было. И Дасаев, как сейчас помню, встал в ворота. Встал так, что место на всю жизнь забил. Он потащил, на мой взгляд, вообще не берущийся мяч из верхнего угла после довольно сильного удара. Я до сих пор вспоминаю этот момент, у меня он перед глазами. А Ренат уверенно, четко отстоял.

И после этого Константин Иванович не захотел, чтобы Прохоров, который все-таки влияние большое на команду имел, пацану (Дасаеву. — Ред.) мешал. Правильно он сделал, нет... Как оказалось, правильно, когда сказал Прохорову: «Саша, ищи другое себе место работы». После этого Бесков спросил: «Кто у нас следующий набрал наибольшее количество голосов»? Ребята ответили, что я, и он сказал: «Пусть Романцев будет капитаном».

А в 79-м голосование уже закрытым было. Видимо, я эти несколько игр как капитан провел нормально, и меня практически единогласно ребята выбрали.

— Олег Иванович, давайте теперь про 89-й год. Ваш первый тренерский сезон в команде, и вы сразу становитесь чемпионом. Причем «золото» добыли в памятном всем матче с киевским «Динамо», вечным соперником.

Золотой гол Шмарова. Когда на последней минуте мяч поставили недалеко от штрафной, там сколько было метров? 25–27? Последняя минута, Шмаров идет бить. Ваши ощущения?

— Да я уже, честно говоря, не помню по ощущениям. Тем более не видно было, что Шмаров готовится бить. Там несколько человек стояло, в том числе Морозов и Поздняков. Может быть, это немножко смутило. С другой стороны, кого и что могло смутить, если мяч пошел в верхний угол с таким хорошим «нахлюпом», как говорится.

В двух словах расскажу начало. Когда Николай Петрович представлял меня команде в 89-м году на первой тренировке, мне было вообще не по себе. Человек, наверное, 80 стояло вдоль всего поля — очень много. И те, кого на просмотры брали, и «старые» игроки, и дубль весь стоял. И нужно было провести тренировку с этими игроками. Мне показалось, что я очень удачно справился, и после этого сразу уверенность в своих силах появилась. Тренировались нормально. Николай Петрович иногда приходил, иногда не приходил на тренировки. Но говорить, что он на 100% был уверен в том, что принял правильное решение, я бы не стал. Неожиданно для меня, в раздевалке, перед игрой с «Жальгирисом», первой игрой в том сезоне, он вдруг говорит: «Олег, если мы сегодня проиграем, у нас с тобой отберут партбилеты».

Современные люди не поймут, не застали. Это, считай, «волчий билет», ты уже никуда не устроишься, тебе везде будут отказывать. От тебя как от чумного будут шарахаться. Исключить из партии — это нужно такую провинность иметь... Может быть, он шутил, а может быть, и правильно. Я-то не знал напряжение, в котором он находился, так что для него эта победа была, наверное, очень значимой. А впечатления после гола Шмарова... Наверное, настолько мы напереживались до этого, что уже острота эмоций какая-то была потеряна. Помню, что Старостин зашел в раздевалку и закричал от эйфории.

Могу еще одну вещь рассказать. В конце того сезона попали в небольшую эмоциональную яму. Давления — мы идем на чемпионство и начали вдруг терять очки: с Тбилиси потеряли, в Москве с Ереваном потеряли, соперник начал подбираться к нам. И ребята ко мне приходят опытные, говорят: «Олег Иванович, уже настолько нас затюкали журналисты, родственники, болельщики — хочется, чтобы быстрее все закончилось. Чтобы быстрее это давление упало, все равно как». Вот это «все равно как» меня немножко удивило. Они попросили немножко от футбола отойти, мы несколько дней выезжали в лесочек там, на Клязьминское водохранилище, просто гуляли. И после этого команда снова «побежала»...

— Визитной карточкой клубной базы в Тарасовке всегда был ее исторический фасад, на котором всегда красовался огромный спартаковский красно-белый ромб. Вы знаете, что этого ромба уже нет, наверное, лет семь? Кому мог помешать спартаковский ромб на знаменитой спартаковской базе?

— Я даже не знал, что ромба нет. Давайте поедем и нарисуем. Есть, наверное, директор базы, какие-то работники, которые должны за этим следить. Неприятная вещь.

— Извините, если мы вас расстроили...

— Да, расстроили.

Меняются времена. Уже и команда там не живет. Все движется вперед, меняется... Единственное, что не хотелось бы, чтобы менялось, — это чемпионство хочется вернуть. И чтобы почаще это происходило.