«Наш крест на всю жизнь»: RT побеседовал с родителями Евгения Серебрякова, обвиняемого в подрыве машины офицера ВС РФ

29-летнему Евгению Серебрякову предъявлено обвинение в совершении преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 30, пп. «а», «е», «ж» ч. 2 ст. 105 (покушение на убийство) и ч. 1 ст. 222.1 УК РФ (незаконный оборот взрывных устройств), говорится в сообщении Замоскворецкого суда Москвы. По версии следствия, Серебряков планировал подрыв автомобиля офицера ВС РФ и сам связался с представителями СБУ и заявил, что готов быть их агентом.

Обвиняемый сообщил следствию, что общался в соцсетях с украинским куратором, а затем встретился с ним в Стамбуле и получил инструкции. По возвращении в Москву Серебряков забрал из тайника компоненты для самодельной бомбы, собрал её и заложил под автомобиль.

24 июля на севере Москвы прогремел взрыв, когда пострадавший вместе с женой выезжал с парковки. Они получили тяжёлые ранения, но выжили.

Серебряков за несколько часов до взрыва вылетел из России в турецкий Бодрум, где был задержан местными силовиками по запросу российских властей. На следующий день его доставили в Москву.

На допросах мужчина частично признал свою вину. По его словам, за работу на СБУ ему обещали выплатить от 10 до 20 тысяч долларов и выдать гражданство Украины.

RT разыскал родителей Серебрякова, которые рассказали, что знали о полётах сына в Турцию. По их словам, Евгений регулярно ездил за рубеж по работе и на отдых.

«Считал себя слабее однокурсников»

— Как вы узнали о том, что вашего сына подозревают в покушении на российского офицера?

— О подрыве машины мы слышали в этот день в новостях, но даже представить не могли, что наш сын к этому причастен. А вечером к нам постучались следователи: показали документы, начался обыск. Мы на коленях готовы просить прощение у пострадавших, но понимаем, что в первую очередь это должен делать Евгений. Это наша боль, наш крест на всю жизнь.

— Вы согласились на эту беседу, чтобы рассказать о сыне и попробовать объяснить его действия?

— Мы решили пообщаться со СМИ только один раз, чтобы пояснить свою позицию по поводу того, что сделал Евгений.

— У вашего сына были близкие друзья? Он создавал впечатление замкнутого человека?

— Честно говоря, у него как-то с детства не складывалось с друзьями, хотя к нам домой приходили его одноклассники. Он ходил на школьные мероприятия, но что-то не получалось. Молодёжь ведь интересуют музыка, тусовки, а Женю больше книги интересовали. По характеру он сдержан: никогда эмоции не видны были. Он даже стихи учил молча, когда задавали в школе.

— У Евгения есть девушка? Он пытался связаться с ней после того, как сбежал из России?

— Он со школьного возраста мечтал создать семью. И мы знакомили его с девушками, но это ни к чему не приводило. Это одна из самых болезненных тем для нас: за много лет он не создал семью. Он очень умно говорил, а надо было, наверное, проще. Хотя с некоторыми девушками он остался в дружеских отношениях.

— После школы Евгений поступил в Высшую школу экономики в Москве на факультет экономических наук. В столице он нашёл свой круг общения?

— На третьем курсе он ездил по обмену на семестр в Прагу, и там его поразил католической храм. С тех пор он стал увлекаться католической верой, посещал католический храм в Москве. Мы думаем, что он там искал круг общения. У него появились новые знакомые: вместе они ездили в Польшу на европейскую встречу молодёжи. Но при этом во время учёбы у него начались проблемы со здоровьем.

— Какие?

— Во ВШЭ он считал себя слабее в плане учёбы, чем однокурсники. И это всё переросло в депрессию. Он ходил к частным врачам, пил препараты, которые ему назначили. Правда, употреблял ли в последнее время какие-то лекарства или нет, мы точно не знаем. Мы пытались вытащить его из этого состояния — каждый день с ним созванивались.

«Ему хорошо промыли мозги»

— Чем ваш сын зарабатывал на жизнь?

— В последнее время работал в грузинском банке с филиалом в Ташкенте. Работал в Москве и Ташкенте, летал туда-обратно. Он всегда хорошо зарабатывал, около 2000 долларов, в последнее время чуть поменьше.

Но деньги не были самоцелью. Помогал нам. Родственница заболела — дал ей денег на лечение. Нужно было памятник поменять учительнице — дал половину суммы. Он хотел построить дом, накопил определённую сумму в инвестиционном фонде.

— Вы с Евгением обсуждали СВО и войну в Донбассе?

— У нас с ним разные взгляды. Мы понимаем, для чего всё делается, а он считает, что нашему государству якобы «не нужно было всё это начинать». И чтобы наши разговоры каждый раз не заканчивались ссорами, мы решили политические вопросы не обсуждать, чтобы не разрушить отношения. Но разговоров или намерений воевать на стороне Украины мы от него не слышали. Он не воинственный человек. В армию не ходил по состоянию здоровья. Такое ощущение, что ему хорошо промыли мозги, кто-то втянул его в эту историю.

— На одной из страниц в соцсетях Евгений написал свою фамилию на украинском языке. Он считает себя украинцем?

— Мои родственники по отцовской линии — переселенцы с Украины в эпоху Екатерины Великой. Ещё в детстве Евгений видел и слышал в семье определённые традиции, украинские словечки. Наверное, эта национальная принадлежность ему тогда и понравилась. Во время учёбы в институте он пытался выяснить, откуда конкретно происходит род Серебряковых. Когда он написал своё имя в соцсетях на мове, мы его отговаривали. Но он не согласился [поменять написание], а потом сказал, что соцсетями вообще не пользуется.

— После начала СВО Евгений говорил с вами о желании уехать из России?

— Он хотел жить и работать в Европе. Пробовал устраиваться и в Польше, и в Чехии. Но ему отказывали. Говорили, что не хватает компетенций. Хотя английский он знает хорошо.

— По данным СКР, на допросе Евгений Серебряков заявил, что в этом году летал в Стамбул и там встречался с представителем спецслужб Украины, который давал ему инструкции о подготовке взрыва. Вы что-то знали о его поездке?

— В конце зимы-начале весны он сказал, что поедет в Турцию по работе от банка — для обмена опытом. Он там провёл буквально день. У нас это не вызвало никаких подозрений, потому что до этого он так же летал по работе в Грузию.

— Когда вы в последний раз говорили с сыном? Он намекнул вам, что собирается навсегда уехать из России?

— Мы созванивались с ним накануне [дня подрыва]. И тогда говорили только мы — чтобы поддержать разговор. Он только задавал вопросы, и ничего о себе не говорил. У нас в принципе не было каких-то эмоциональных бесед, но в этот раз это было обострённо — очень сухо с его стороны.

— Ваш сын вылетел в Турцию за несколько часов до того, как на севере Москвы подорвался автомобиль офицера ВС РФ. После перелёта он с вами связывался, вы знали, что он опять уехал из страны?

— Да, он написал мне уже перед рейсом в Турцию. Я удивился, но он сказал, что хочет там провести свой отпуск.