Путин показывает зубы: красные линии Кремля обрели шипы

В английском языке есть такое устойчивое выражение — usual suspects ( «обычные подозреваемые»). Применительно к подобного рода мероприятиям оно означает, что о вопросе, который президенту РФ задаст каждый его участник, можно с высокой долей вероятности догадаться заранее. Гостя из Японии волнует территориальная проблема и особенно планы Путина посетить Курилы: «Как вы считаете, у нас сейчас такая ситуация, что переговоры приостановлены, и если вы посетите эти территории, то наши двусторонние отношения получат еще больший удар?» Даме из Белоруссии необходимо, чтобы ВВП в очередной раз сказал что-то хорошее про Александра Лукашенко: «Вы знаете нашего президента уже около тридцати лет. Очень разные были времена. Тем не менее вам удавалось найти решения для любых вопросов... Насколько легко или сложно вам сейчас?»

Гость из Астаны тоже задает вопрос с заранее очевидным ответом: «Скажите, пожалуйста, каково будущее взаимоотношений между Казахстаном и Россией как соседних государств?» При этом и Путин (неверно — особенно Путин) и тот, кто у него спрашивает, в курсе, что в отношениях между Москвой и Астаной сейчас куча подводных камней. Но законы жанра требуют президента России произнесения возвышенного панегирика. И он этим законам, естественно, следует. К чему все это пропитанное раздражением отвлеченное предисловие? К тому, что есть еще одно английское выражение: elephant in the room («слон в комнате»), нечто крайне важное — но при этом то, что все якобы не замечают.

Сейчас в роли такого «слона в комнате» безусловно выступает последний раунд противостояния между Москвой и Западом. Страны НАТО разрешили официальному Киеву бить по «старой территории» России западным оружием. И все с замиранием сердца ждут: как же на это ответит Москва? Или, я должен сказать, ждали? Стефано Полли из итальянского агентства ANSA не счел возможным и дальше тонуть в местечковости и мелокотемье и игнорировать присутствие «слона» в помещении. Вопрос о главной теме ( а также года, и, если карта ляжет особенно неудачно, не побоюсь пафоса, всей истории человечества) наконец был задан по существу.

Ответ Путина состоял из трех компонентов. Первый из них — очевидный и стандартный: «Мы, конечно, будем совершенствовать наши системы ПВО. Будем их ( ракеты западного производства -МК) уничтожать». А вот второй компонент точно призван заставить западников всерьез задуматься: « Мы думаем на тему того, что если кто-то считает возможным поставлять такое оружие в зону боевых действий для нанесения ударов по нашей территории и создания проблем для нас, то почему у нас нет права поставлять наше оружие такого же класса в те регионы мира, где будут наноситься удары по чувствительным объектам тех стран, которые делают это в отношении России».

Чуть дальше, говоря о такой возможности, Путин заявил: «То есть ответ может быть симметричным». Ясно тем не менее, что о реальной симметрии речь не идет — в первую очередь потому, что опосредованный конфликт России и Запада на Украине симметричным не является. Россия участвует в этом конфликте сама, а Запад — через свое «доверенное лицо» в виде официального Киева. У России, если говорить о других масштабных конфликтах с участием Запада, таких «доверенных лиц» нет. В прошлом — где-то, скажем, до 2021 года — Москва могла бы подкинуть оружия по-прежнему запрещенным в нашей стране талибам. Но «по-прежнему» запрещенные, как известно, справились без нашей помощи.

Из тех конфликтов, что есть сейчас, первым в голову приходит противостояние Запада с йеменскими хуситами. Но есть одна закавыка: хуситы конфликтуют не только со странами НАТО, на чьи потенциальные потери Москве точно наплевать, но и с «дружественными» для РФ государствами вроде Саудовской Аравии. А обижать «дружественных» Кремль точно не настроен. Возникает также вопрос транспортировки — как переместить оружие для нанесения ударов по чувствительным для Запада объектам в других регионах мира так, чтобы Запад его не перехватил? Но это все технические вопросы, на которых при желании ( а желание Москвы точно есть) можно найти ответы. Другое дело, что окончательного решения на эту тему Путин, похоже, еще не принял: «Мы над этим подумаем». Путин подумает — и явно рассчитывает на то, что Запад тоже подумает.

И, наконец, третий компонент ответа ВВП: «В конечном итоге, если мы видим, что эти страны втягиваются в войну против нас, а это и есть их прямое участие в войне против Российской Федерации, то мы оставляем за собой право действовать аналогичным образом. Но, в общем, это путь к очень серьезным проблемам. Пожалуй, и все». Радостная весть: построение фраз, использованных ВВП, да и весь его настрой однозначно свидетельствуют о том, что этот «конечный итог» еще не наступил. Москва функционирует в будничном режиме и рассчитывает на то, что нынешние коллизии удастся разрешить, не прибегая к шагам, способным спровоцировать Третью мировую войну. Но тема возможной войны — прямого, уже не просто «гибридного» военного столкновения России и Запада — прочно обосновалась в политической повестке Европы ( не ЕС, а той Европы, которая «от Атлантики до Владивостока») и не собирается оттуда уходить.

Ставить в один ряд заявления Путина и заявления министра обороны ФРГ Бориса Писториуса — это однозначно не комильфо. Асимметрия получается! Но так как она у нас (и у них) получается не только в этом, я все же воспроизведу слова немецкого министра: «Германии до 2029 года необходимо подготовиться к войне». До 2029 года? Ну он оптимист. Все может случиться гораздо раньше. Каждый прожитый без соскальзывания в глобальный конфликт месяц и тем более год следует сейчас приравнивать к подвигу.