Жители Мариуполя рассказали, почему не уехали под обстрелами: «Мне мужа искать надо»

«Кричали на камне, как чайки: «Мы живы!»

Дворец пионеров, что стоит на улице Металлургов в Мариуполе, с началом СВО повидал много страшного.

— Поначалу здесь пряталось от опасности много народа. Потом сюда пришли азовцы с автоматами («Азов» — запрещенная в РФ террористическая организация. — Ред.), всех выгнали, полностью заняли помещения. В самой высокой части нашего здания, в обсерватории, они организовали огневую точку. Там сидели снайперы и минометчики. Сами понимаете, «ответка» сюда же прилетала. Здесь было разбито все, живого места не было, — рассказывает директор дворца Лариса Акуленко.

Мы ходим с ней по этажам, и она с гордостью показывает новые помещения:

— Вы даже не представляете, как все здесь выглядело, когда закончились боевые действия! Живого места не осталось. Поначалу наводили порядок всем миром. Потом над нами взяли шефство специалисты-строители из Санкт-Петербурга. Сегодня официальное название нашего центра — муниципальное бюджетное учреждение дополнительного образования «Центр детского и юношеского творчества города Мариуполя», но нам привычнее говорить «Дворец пионеров». До начала СВО я работала здесь завучем, а теперь вот — директором.

— Для вас события февраля 2022 года стали неожиданностью?

— Ну что вы! Мы обо всем знали. Мои дети в первый день начала СВО вместе со своими семьями выехали в село Николаевка под Бердянск. Там — родные места моего мужа. В тот день в 7 утра дети приехали забирать меня вместе с мамой. Маме — 86 лет. А я им заранее сказала, что дом, что бы ни случилось, в любом случае ни за что не брошу. И мы остались здесь, в поселке Кировка. Это — пригород Мариуполя, район частного сектора. На следующий день, 25 февраля 2022 года, к нам с левого берега приехала моя подруга со своей семьей. Все же у нас было безопаснее, чем у них в многоэтажке. Вот так все вместе, практически весь период, пока шла военная операция в Мариуполе, мы и просидели в Кировке. Ежедневно искали что-то поесть, попить. Тогда ведь все магазины уже были разбиты, и найти съестное оказалось делом сложным. В брошенном гараже нашли блоки с сигаретами. Мы их взяли. Неподалеку стоял небольшой частный магазинчик. Мы к хозяйке: «У тебя что-то есть поесть? Меняем на сигареты». Она в ответ: «У меня есть 38 размороженных котлет. Холодильники давно не работают». Котлеты жарили на улице прямо во дворе. Обедали, раздавали соседям. Вокруг летали снаряды, осколки. Через два строения от нас сидели украинские снайперы батальона «Азов» (запрещенная в РФ террористическая организация. — Ред.). Мы их просили уйти, не подвергать людей риску. Они нас послали подальше. Украинская установка РСЗО (реактивная система залпового огня) «Град» стояла прямо в балке рядом с кладбищем. Там все дома в округе сгорели. А наше жилище фактически спас дом соседей. Он был добротный, повыше нашего. И находился с той стороны, откуда стреляли. Его разворотило в одночасье. Соседи спаслись — успели выскочить.

Однажды прошел слух, что неподалеку от нашего поселка снаряды разрушили продуктовую базу сети магазинов «Геркулес». Весь наш район побежал туда. Там стояли брошенные рефрижераторы, холодильники. Мы стали набирать продукты. Многое уже было просрочено: йогурты, ряженка, молоко. Но кормить ими животных и даже питаться самим какое-то время было можно. У нас дома стоял генератор. Везде, где могли, мы сцеживали для него топливо. И каждый день на 2 часа включали этот агрегат. Прибегали соседи из близлежащих домов, приносили свои телефоны, чтобы от него подзарядиться. В нашем большом поселке есть маленький «островок» — там стоит огромная скала возле старого клуба. И в этом месте очень хорошо ловится связь. Вот представьте картину: с утра эта скалка вся облеплена людьми с телефонами в руках. Лучше всего связь «держали» кнопочные аппараты. Люди ежедневно набирали номера родных людей, чтобы крикнуть в трубку: «Мы живы!» После созвона с детьми я обычно передавала свой телефон тому, у кого не было аппарата. Они сообщали близким весточку о себе. Мы были похожи на чаек, сидящих на причале. В этом даже был какой-то символизм. Помните произведение про чайку Джонатан Левингстон, которая училась жизни и искусству полета: «У нас есть возможность выкарабкаться из неведения... Мы способны обрести свободу. И мы можем научиться летать!»

У нас в поселке в тот момент был еще один центр притяжения — частный магазинчик с солнечными батареями. Многие заряжали свои телефоны и в этом месте. Так вот его хозяин объезжал в округе все старые базы, покупал, собирал, где мог, продукты. Любые, какие были. Кухонная плита у него работала тоже от солнечных батарей. Они с женой готовили на ней блинчики, тушили капусту. Отдельно резали салаты. Еду продавали людям, но не больше 1 кг в руки. Такая порция стоила порядка 150 гривен (300 рублей). Остатки старых денег у нас тогда еще были. Никто не обижался. Все понимали: слава богу, что люди все это организовали. Семьям с детьми на руки давали побольше. Так мы и питались до тех пор, пока в магазинчик не прилетело. Его хозяин погиб...

Мы расположились в кабинете у Ларисы Владимировны, и она показала мне на компьютере несколько фильмов, которые сняла на свой мобильный. Первый — о жизни под обстрелами в Кировке. Второй — о восстановлении Дворца пионеров. Мелькали жуткие кадры прилетов по домам. Горящие строения. Вокруг развалин ходили люди, кричали: «Татьяна! Лариса! Может, они в подвале сидят? Смотри, какая воронка прямо в огороде!»

— А вот здесь мы обходим разрушенные дворы и зовем хозяев по имени. Может, кому-то помощь нужна. Мы заранее договорились: если к кому-то прилетает, обходить дворы и выяснять обстановку, помогать вытаскивать раненых. Когда вот в этот дом прилетело — (Лариса тычет в экран), мы первым делом бросились к газовому вентилю, перекрыли его, чтобы не рвануло. На тот момент газ еще был. А свет, тепло, воду — отрубили. С водой — отдельная проблема была. У нас стоял резервуар, куда мы собирали снежную, дождевую воду. Ее и кипятили. Помню, как наварили на этой воде прямо во дворе на самодельной плите ароматную пшеничную кашу. Ходили и раздавали соседям. Были моменты, когда пробирались и к ближайшей речке за водой. Но это было очень опасно. Во-первых, все было заминировано. Во-вторых, снайперы ВСУ стреляли по людям. У нашего руководителя одного из кружков снайпер убил сына.

Последняя связь с детьми у меня случилась 25 марта 2022-го. Накануне я отвезла маму на Белосарайскую косу к родственникам, где было безопаснее.

Лариса листает фотографии:

— А это мои две собаки. Они будто чувствовали, когда обстрелы начнутся. Перед прилетами волноваться начинали. А вот мы окна мешками закрыли, наивно полагая, что это нас спасет.

«Сосед кинул в меня баклажку с водой и закричал: «Тикай! Сейчас прилетит!»

Я смотрю материалы, которые Лариса Владимировна долго и тщательно собирала, сортируя в тематические папки, и проживаю вместе с ней те трагические дни.

— Так вот, у нас в районе тогда шла полным ходом проверка граждан: очень много нациков перемешалось с местными жителями. 26 марта мы вместе с подругой решили заклеить снаружи дома окна. Начали работу, а в этот момент прилетает мина. Это случилось в 5–7 метрах от нашего дома. В ту минуту по улице шел мужчина, и снарядом ему оторвало ноги. Я подбежала к нему, взяла за плечи, кричу: «Мужчина, мужчина!» А он мертвый уже. Зову соседа: «Володя, не знаешь, кто это?» А сосед как заорет на меня: «Лора, тикай!!! Сейчас еще прилетит!» И кинул в меня баклажку с водой. Я хватаю баклажку, забегаю во двор, и буквально рядом еще одна мина взрывается, — вспоминает Лариса Акуленко. — Долго приходила в себя. Потом слышу, по газовой трубе кто-то стучит. И голос за окном соседа Жени: «Собирайся быстрее. Уезжать нужно!» Я заталкиваю собак в багажник, мы берем с собой всех, кто помещается в машину, и прорываемся на блокпост по дороге в сторону Мелекино в поселок Приморский к родственникам.

Вопрос военных на КПП: «Что в багажнике?» Открываю, собаки рычат. Ответ: «Проезжайте». Добрались. А через несколько дней сосед говорит: «Поедешь со мной обратно? У меня собака там осталась, забрать нужно». Я согласилась, ведь в нашем гараже стояла вторая машина мужа. Я решила ее вывезти. Сосед говорит, что поедем со скоростью больше 100 км, чтобы машину не подбили. А я ему: «Да разве это от пули спасет?!» Но проскочили мы, на бешеной скорости. КПП оказался пустой, потому что его буквально перед нами разбили ВСУшники.

Я слушаю рассказ Ларисы Владимировны с широко раскрытыми глазами, будто смотрю остросюжетный боевик.

— Со стороны все воспринимается не так больно. А мы все это пережили... Например, у нашей Татьяны Петровны дом полностью сгорел. Она сейчас у подруги живет.

Но вернемся к тем событиям. Сосед собаку устроил в машине и говорит мне, чтобы я поторопилась. Оставаться опасно. А я ему: «Не жди меня, езжай!» Он: «Нет, я не брошу тебя». Я тороплюсь машину выгнать из гаража, а в баке бензин — на нуле. Мы же все сцедили для генератора тогда. Помогли соседи, немного залили. Я спешу, вылетела из бокса, зеркало оторвала. Не страшно, мелочи! Мчимся назад, а на разбитом КПП уже наши военные стоят. Помогли с топливом, мы, на счастье, добрались благополучно.

Я очень переживала тогда за мужа. Он у меня — моряк. Когда все началось, был в рейсе за границей. Пытался оттуда прорваться к нам. Его не пускали. Потом связь с ним оборвалась.

29 марта я рванула в сторону Бердянска через Мангуш — к детям. Собак взяла с собой. В Мариуполе как раз в тот момент проходила фильтрация: на блокпостах переписывали всех проезжающих, сверяли данные документов и прочее. Я подъехала в 9 утра к блокпосту. Встала в очередь и прождала аж до 10 вечера без еды, воды и прочего. Когда въехала на площадку для проверки, мне военный говорит: «Сейчас комендантский час. Ждите до утра». А я плачу в ответ: «Я не могу ждать. Мне мужа искать надо». В машине завыли мои голодные собаки. Военный посмотрел внимательно на меня, махнул рукой: «Езжай. Но это опасно очень. По любому движущемуся транспорту прилетает с любой стороны». Но я, счастливая, прыгаю в машину, читаю «Отче наш», педаль газа в пол — и несусь в свою Николаевку. В общем, проскочила. Ворвалась во двор ночью. В окна стучу. Все переполошились, потом обрадовались. Наобнимались, наревелись. А наутро я собралась ехать на поиски мужа. Накануне сыну удалось с ним связаться, и муж сказал, что будет возвращаться домой через Крым. И тогда я решила ехать под Джанкой, встать у шоссе и отслеживать там проходящие машины. Эта была единственная дорога из Крыма к нам. В общем, утром я готовила машину к поездке. И в этот момент к нашей калитке подъехали российские военные: они проверяли дома, документы у проживающих. Я вышла к БТРу, усыпанному бойцами, угощаю их оставшимися сигаретами. И вдруг вижу: во двор заруливает машина. Останавливается. Из нее выходит… мой муж. Радости не было предела. На следующий день мы вернулись на Белосарайскую косу к родственникам. Просидели там 10 дней. А душа болит: как там наш дом на Кировке?

«Верните павлина на место!»

Лариса Владимировна показывает на карте точки своего маршрута.

— Мы попытались прорваться к нашему дому, но ребята на блокпосту категорически не пускали: «Вы что творите?! Немедленно разворачивайтесь!» Такие попытки прорваться мы делали много раз. Я бойцам на КПП говорю: у нас там двое котов остались! А они в ответ: «Вы в своем уме?! Там люди из дома выйти не могут, а вы о котах думаете. Ничего с ними не случится». Но мы же местные. Знаем тайные партизанские тропы. И на блокпосту нам потихоньку шепнули: «Если уж хотите рисковать, то езжайте через район очистных сооружений. Район Шляха Ильича более-менее безопасный. Но там есть и заминированные участки. Да и в кустах кто угодно сидеть может. Короче, будьте осторожны». Ну, мы и поехали. Ведь за 10 дней с нашим жильем могло произойти все что угодно.

Подъезжаем к своему дому на улице Мира — слава богу, цел! Внутри все в порядке. Только из гаража пропали дизель-генератор, часть инструментов. Но грешно не тому, кто украл, а тому, кого обокрали. Потому что винишь всех подряд. Но мы по факту кражи совсем не переживали. Вещи — дело наживное. Может, кому-то наш генератор оказался нужнее в какой-то момент.

Когда зачистка нашего района завершилась, стали открываться торговые точки. Благо супруг привез зарплату: нам было на что жить и разгребать завалы в своем хозяйстве. Но главное, поселок наш начал восстанавливаться. Правда, сейчас процесс пошел медленнее, чем в самом начале. Оно и понятно: сколько всего на присоединенных территориях теперь приходится поднимать из пепла. Главное — наладить основные коммуникации. Остальное — вопрос времени. А вот наш дворец поставили «на ноги» в кратчайшие сроки.

Лариса Акуленко листает на компьютере фотографии: что было и что стало...

— Мы приехали в свой дом на Кировке 12 апреля. А на следующий день ко мне пришел профсоюзный лидер нашего Дворца пионеров Виталий Дэйнес. Он сам по себе такой высокий, большой, как дядя Степа. Склонился с порога надо мной и спрашивает: «Работать будешь?» Я отвечаю: «Буду!» Мы пришли с мужем 14 апреля во дворец, как только появилась возможность хоть как-то перемещаться по городу. Как сейчас помню этот день. Мы идем и видим издалека нашего пожилого сторожа Владимира Ивановича. Он движется по дорожке, тащит за собой лопату, которой снег чистят. Я ему: «Живой!» А он: «Живой. Вот стекла лопатой очищаю. А там наверху — наши!»

Я поднялась и увидела руководителей декоративно-прикладного кружка, изостудии Веру Григорьевну Бучко и Елену Викторовну Бурлаченко. Они разбирали завалы. Мы сразу обнялись. Каждый поделился, как пережил это время. Потом я взяла мел и на стенах дворца написала объявление: «Уважаемые коллеги! Кто жив, завуч ждет вас на совещание!» Отсчитала от текущего дня 5 суток, указала дату. За это время мы ежедневно приходили сюда, разбирали, очищали кабинеты. В назначенный день прибыли 6 человек. А первыми из детей пришли восстанавливать классы ребята из радиоконструкторского кружка. Потом потихоньку народ начал подтягиваться. Из пепла возрождались коллектив и само наше здание. Сегодня наш дворец опять стал центром притяжения детей. Одномоментно здесь может находиться до 800 воспитанников. А вообще сегодня здесь занимаются 1775 детей.

Мы вышли к парадному входу здания.

— А вы видели нашего павлина? — неожиданно спросила Лариса Акуленко. — Он необыкновенный. Задолго до военной операции его выковал родитель нашего воспитанника. Кузнец по специальности, он смастерил птицу полностью из металла, раскрасил. Павлин был визитной карточкой входной зоны перед Дворцом пионеров, такой крепкий и жизнерадостный. Эта птица как символ радости и жизнелюбия встречала каждого посетителя, — рассказывает директор. — И вот когда шли восстановительные работы, мы случайно увидели невероятное — строители тащат к груде мусора. И как закричали в один голос: «Оставьте павлина! Верните его на место! Он же — символ! Он должен здесь стоять!» И павлина оставили. Вот он!

Возле него мы и сделали памятное фото. В кадр попала и та самая высокая точка здания, откуда еще в самом начале СВО украинские снайперы вели прицельную стрельбу. Новенький купол обсерватории был похож на большое белое облако...

«Партизаны» с букетом сирени

Лариса Акуленко на мгновение задумалась:

— Знаете, с началом новой жизни для нас стала актуальной одна очень важная тема — патриотизм. Тема эта очень тонкая и ответственная. Ведь тогда, в 2014 году, по ряду причин Мариуполь не стал частью ДНР. В состав России он вошел лишь несколько лет назад. И вот все эти 8 лет здесь наводили свои порядки националисты. Новоиспеченное украинское правительство установило запреты на празднование 1 и 9 Мая. Тогда же началась борьба с памятниками, которые связывали память народа с его советским прошлым. Для нас, жителей Мариуполя, война с украинской властью началась не в феврале 2022 года, а весной 2014 года. И день 9 Мая стал точкой невозврата. Тогда в Мариуполе случился второй Дом профсоюзов в Одессе. Об этом мало кто знает. В тот день украинские националисты стреляли по безоружным людям, которые вышли на праздничное шествие в честь Дня Победы. Тогда мы впервые увидели на улицах танки, военные машины, которые пригнали для разгона демонстрантов. Вспоминаю, как в 2016 году одна из моих воспитанниц провезла буквально в нижнем белье флаг ДНР и георгиевские ленточки для своего отца. Одну из них отдала мне. И мы с ней тогда решились на рисковый шаг. В день «запрещенного» праздника 9 Мая мы встали в 5 утра, наломали сирени. Обвязали букет той запрещенной георгиевской ленточкой и возложили его у памятника жертвам фашизма. Это был огромный риск. Вы не представляете, какие страшные дела творились тогда у нас в Мариуполе. Пропадали люди. Уходили и не возвращались... Только позже мир узнал, что в мариупольском аэропорту действовала украинская «пыточная» тюрьма под названием «Библиотека». Помню, в тот день возложения букета мы подходили к памятнику несколько раз. В 8 утра наш букет лежал на месте, в 9 — тоже, а позднее исчез. И мы тогда решили, что на следующий День Победы надуем большие шары, привяжем к ним праздничные плакаты и запустим в небо над нашим городом...

...Лариса Акуленко с гордостью показывает мне — уже воочию — те самые разбитые кабинеты, которые сегодня после ремонта сияют светом и чистотой. Я познакомилась с Верой Григорьевной и Еленой Викторовной. В тот день в одном из восстановленных классов директор московской детской художественной школы №9 доцент НИУ МИЭТ Роман Фашаян провел для детей урок художественной лепки. После занятия я высыпала на стол привезенные из Москвы самые лучшие конфеты. Дети обрадовались, брали их охапками, складывали в портфели со словами: «Ух ты… с черносливом... эти вкусные». И я вспомнила слова Ларисы Владимировны о том, что у некоторых из этих ребят на глазах погибли родители. И что нужно замещать эти страшные картинки детской памяти чем-то безмятежно-счастливым. И так захотелось, чтобы пролился конфетный дождь прямо над Дворцом пионеров на улице Металлургов. И на других улицах тоже, чтобы такие радостные моменты тоже остались бы навсегда.