«Убитая» вернулась домой: кто ответит за осуждение невиновного

«Михаил у нас слабоумный»

Село Усть-Тарка, расположенное в устье реки Тарка Новосибирской области, находится в 3 тысячах километров от Москвы. Ему почти три века. Когда-то в этом месте была колония для ссыльных, которая разрослась до большого села. Но про это современные жители уж мало что знают...

Они гордятся тем, что у них целых 14 улиц, есть большая школа и больница, а еще школы — художественная и спортивная, несколько магазинов, музей старых вещей, ну и, разумеется, полиция с прокуратурой. Село чистое, ухоженное (говорят: «не то что по соседству»). Хорошие дороги. Но светофоров нет и пешеходных переходов тоже. Жителей всего около четырех тысяч, все друг друга знают. Мужиков немного, работают они в основном в поле и лесхозе.

В криминальные сводки Усть-Тарка попадает нечасто. И каждый раз это происшествия на почве бытового пьянства. Выпили — подрались. Выпили — что-то украли.

Но в этом году Усть-Тарка была в центре внимания новосибирской прессы.

29 февраля 2024 года Новосибирский областной суд приговорил к 16 годам лишения свободы 31-летнего жителя Михаила Миронова. Безработного мужчину, тракториста по образованию, признали виновным в двойном убийстве. По версии следствия и согласно приговору суда, он утопил двух женщин (одно тело обнаружено в реке, а второе так и не было найдено). Мужчина во всем признался.

— Михаил у нас всегда был особенный, — рассказывает сестра. — Он даже в нашей школе обучался отдельно, по индивидуальной программе, потому что отставал от программы. — Но школу все же окончил. Получил «корочку» тракториста-комбайнера, правда, по профессии не работал. Как-то ему не везло. Влюбился сильно в девушку, она его использовала (просила, чтобы покупал ей и то, и это), а потом бросила. Он очень переживал. Ну и стал прикладываться к бутылке. Потом его обвинили в краже телефона, дали два года колонии. Вернулся он гораздо хуже, чем был. Весь нервный. И пить стал еще больше. Мы к психиатру обращались, нам сказали, что у него есть признаки слабоумия.

Жил Миронов с матерью и отчимом, его родной отец умер давно. С сестрой почти не общались: она переехала в другой населенный пункт, у нее своя семья, дети, заботы. А в его жизни ничего не менялось. Чем жил? Подрабатывал тем, что помогал кому картошку выкопать, кому что-то разгрузить. Как-то разнорабочим устроился в предприятие, но мужчины над ним насмехались, и он ушел.

— Выпивал все больше, — продолжает сестра. — Что совсем плохо — вместе с матерью. Были случаи, что вел себя агрессивно, когда родные прятали алкоголь и не давали денег. Но на него прикрикнешь, стукнешь слегка — и он сразу стихал. В общем, не был он злодеем или маньяком каким, как его следователь СК попытался выставить.

Речь о следователе-«важняке» местного СК из отдела по раскрытию преступлений прошлых лет. Он начал расследовать дело о гибели летом 2018 года женщины, тело которой нашли в реке. Дама была немолодая, крепко пьющая. Экспертиза (тело обследовали на 2–7-е сутки после произошедшего) показала, что умерла от попадания воды в дыхательные пути. В крови женщины был обнаружен алкоголь в дозе, соответствующей средней степени опьянения. Что касается травм — они были: например, сломаны два ребра. Но, как написали тогда эксперты, они «не имеют квалифицирующих признаков тяжкого вреда, причиненного здоровью человека», то есть сами по себе не могли привести к смерти. К тому же они могли быть получены при падении с моста в реку Тарка.

Вопросы у полиции возникли ко многим, с кем погибшую не раз видели, в том числе к Миронову. Ходили слухи, что она была в него влюблена, у них были отношения, несмотря на большую разницу в возрасте. Накануне она приходила домой к Михаилу, била окна и грозилась, что покончит с собой. Свидетели это подтвердили. Да и в момент трагедии Михаил был дома с матерью.

Но Миронова все равно какое-то время продержали в полиции. Выпустили только после вмешательства прокуратуры, которая указала на то, что доказательств его вины нет. В итоге правоохранительные органы сошлись на том, что это было самоубийство. Сын мертвой женщины не настаивал на другой версии. Он рассказал следствию, что уехал от матери после своего совершеннолетия, что она стала злоупотреблять спиртными напитками и общаться с лицами, ведущими аморальный образ жизни. Как бы то ни было, женщину похоронили на местном сельском кладбище, к расследованию обстоятельств ее смерти больше не возвращались.

И вот спустя пять лет Михаила Миронова задержали. Следствие, как оказалось, установило-таки, что вроде как во время совместного распития спиртных напитков на почве личной неприязни Миронов ударил подругу и сбросил с моста. Из материалов дела следует, что она сопротивлялась, цеплялась за перила, а потом, уже находясь в воде, два раза всплывала и звала на помощь. В деле много других ярких подробностей, только вот стоит ли им доверять? Не каждый здоровый и грамотный вспомнит, что было пять лет назад. А тут показания слабоумного пьющего Миронова… Труп женщины эксгумировали, но точно установить причину смерти не смогли из-за сильных гнилостных изменений.

Следователь стал выяснять: а не пропадал ли кто еще в этом районе? Вспомнили про Верку. Вроде как видели ее дома у матери Михаила.

49-летняя Вера Стрельникова — жительница села Усть-Тарка. Женщина она, скажем так, ничем не обремененная — ни семьей, ни работой, ни моральными ценностями. Вела разгульный образ жизни. Так что никто особенно ее искать не стал, когда она пропала в 2023 году. Но вот заинтересовался ее исчезновением следователь-«важняк». Стали искать — не нашли.

Ну и дальше у следователя все ладно-складно получалось. Выходило, что Михаил и Веру убил. Согласно материалам дела вместе с этой женщиной он также распивал спиртные напитки, она у него попыталась забрать без спроса бутылку водки, Михаил начал ее бить и не смог остановиться. Только когда она затихла, ушел домой, допил водку, вернулся, убедился, что Вера мертва, и с целью скрыть труп оттащил к реке и сбросил в воду. Такая картина вырисовывалась.

Правда, местные жители чуть ли не хором говорили: Михаил не злобный, он не мог убить. А еще говорили, что с Веркой он не пил и вообще не общался, она приходила пару раз к его матери, а не к нему.

Явка с повинной по обоим трупам в этом деле была ключевой. Каких-то объективных доказательств, кроме нее, по крайней мере в приговоре суда (он в распоряжении редакции), не особенно видно. Получается, что все обстоятельства установлены, по сути, со слов малограмотного Михаила. Адвоката семья нанять не смогла. Так что было очевидно, что грамотно защищать его на суде и оспаривать решение никто не будет.

Мать, к слову, даже телефона не имеет, так что до нее невозможно дозвониться. Из дома она никуда не выходит. Единственный, кто мог бы хоть как-то помочь Михаилу, — сестра. Но следователь ей не разрешил ни свиданий, ни звонков. Она изредка могла получить от него письмо да отправить передачку за решетку. Суд был скорым. А спустя месяц пришло письмо от Михаила.

Написано оно детским почерком со множеством ошибок. Приведу его в авторской орфографии.

«Мне дали 16 лет, а запрашивали 17 лет, но я правда ее верку не убивал помню что в ментовке в нашей арали что не подпишешь будеш сидеть пожизенно все вместе с матерью, вод я и подпесал все».

Письма из-за решетки, как известно, проходят цензуру. Михаил это знает, так что, возможно, именно потому не стал писать подробности. Били ли его? Может, и нет. Но очевидно, что волю малограмотного Михаила подавить немного труда стоит. Но разве в этом задача следствия? Или все же в установлении истины по делу?

Воскрешение Верки

Появление «умершей» Веры в родном селе было поистине триумфальным.

«Никак воскресла!» — шептались граждане, и в первый день некоторые боялись к ней приблизиться. Но любопытство вскоре пересилило. Так что пошли разбираться. Верка выглядела живее всех живых, вела себя как обычно, была, опять же как обычно, «под мухой». Про то, что она числится мертвой, по ее словам, знать не знала. Сказала, что путешествовала, пользовалась своим паспортом, когда билеты покупала, и нигде ей вопросов не задавали. 

Слухи о воскрешении Веры дошли до полиции.

— Наряд приехал к ней, попросили проследовать в отдел для установления личности, — рассказывает один из местных полицейских. — Она согласилась. То есть добровольно проследовала, мы ее не задерживали. В отделе она сказала: мол, да, я та самая. Объяснила, что уезжала на заработки и никого не предупредила (мол, и раньше так делала, и никому это не было интересно). А эта женщина была уже под административным надзором, так что ее «пальчики» у нас в системе «Папилон». Мы сравнили образцы — это та самая Стрельникова, сомнений нет.

Веру из отдела отпустили, а о ее явлении народу сообщили в прокуратуру и в следствие. Официально о том, что женщина нашлась, сообщил начальник отдела организации работы по раскрытию преступлений против личности Управления уголовного розыска ГУ МВД по Новосибирской области Виталий Миронец. По его словам, она была на заработках на Севере.

И что теперь делать? Это же скандал и для следствия, и для суда! Самим фактом своего «воскрешения» женщина, выходит, их подвела, работу дисквалифицировала. По идее, справку о смерти Веры должны аннулировать, приговор суда отменить, Михаила освободить от уголовной ответственности по этому эпизоду и пересмотреть другой эпизод. Но пока об этом на уровне главы СК региона и председателя областного суда молчат. Как мне пояснили, еще не соблюдены все формальности…

— Мы не можем заставить женщину прийти к нам в отдел, — говорят в полиции. — Она опять куда-то уехала. Пытаемся дозваниваться — трубку не берет. Один раз получилось, но она ответила, что бухает и «как проспится, сама позвонит».

Мобильный Веры есть у жителей села. Наверняка он есть и у следователя (раз уж есть у полиции), который как никто другой заинтересован в том, чтобы Стрельникова дала все показания. Так что не исключаю — у него уже произошел с ней разговор и Вера могла быть запугана.

До Веры мне удалось дозвониться не сразу. Местные жители посоветовали написать ей сообщение. Я так и сделала, представившись и объяснив необходимость беседы. Через день она сама перезвонила.

— Что надо? — грубовато начала женщина.

— Хочу разобраться. Вы та самая Вера, за убийство которой отбывает срок местный житель?

— Нет, я ее сестра-близнец.

— Да ладно? — искренне удивилась я.

— Да, — ничуть не смущаясь утверждала хрипловатым голосом женщина и продолжала настаивать (видимо, подготовилась): — Мы родились с разницей в один день. Я 7-го, она 8-го. Не, наоборот, я 8 ноября.

— Это точно? Вы не Вера?

— Не Вера. Веру я сама ищу. Видела полтора года назад.

— А зовут вас как?

— Валентина (после долгой паузы).

— А отчество?

— Леонидовна тоже. Отец-то у нас один.

— Почему в селе никто не знает про сестру-близнеца? Я разговаривала с местными жителями, никто даже словом не обмолвился про близнеца.

— Плохо слышно, еду в машине. Остановка будет и наберу.

Через 15 минут. Перезванивает:

— Нас разлучили в детстве. Я в детском доме выросла, она с матерью.

— Прямо как в индийских фильмах… А почему вас с сестрой разлучили?

— Родители разбились на машине, когда нам 2 года было.

— Вы же говорили, что Веру мама вырастила. То есть мама не разбилась?

Пауза.

— Плохо слышно, я перезвоню.

— Постойте-постойте. Скажите, как и когда вы встретились с сестрой?

— Я ее нашла по Интернету. Мы ее искали и нашли. Верке было тогда 9 лет.

— Подождите, если Вере было 9 лет, то и вам было 9 лет. То есть вы нашли ее, будучи сами в детском доме. И у вас там был доступ в Интернет? Судя по вашему возрасту, тогда не было даже мобильных телефонов. Зачем вы все придумываете?

— Я это… Не слышно ничего. Остановлюсь и перезвоню, спокойно поговорим.

Больше Вера-Валентина не перезванивала. Я докучать ей звонками тоже не стала. По-моему, все уже предельно ясно. Но вот только если она не появится, то дело о ее воскрешении могут «заиграть». Иначе ведь надо привлекать к ответственности следователя, прокурора и судью. Да и механизм «отматывания назад» в случаях следственной и судебной ошибки в целом в России не очень работает.

Сестра Михаила обратилась в органы, там ей дали понять, что виной всему склонность брата к сочинительству.

— Его теперь обвиняют, что он явку написал по событиям, которых не было, — удивляется сестра.

Эдак может дойти, что его привлекут к клевете на самого себя. Удобная позиция. Однако хочется верить, что обстоятельства написания этой явки все-таки будут исследованы. Да и признание в нашей судебной и правовой системе не должно быть «царицей доказательств».

Сестра подала через Госуслуги обращение на имя генерального прокурора. В ответ получила, что ее примут в ближайшее время в прокуратуре Новосибирской области и дело будет пересмотрено с учетом вновь открывшихся обстоятельств. А Михаил все еще за решеткой. Просит в редких письмах прислать ему «пабольша посылку», волнуется за мать (отчим умер, она теперь одна и может совсем спиться). Сестра надеется, что его по возращении пролечат от алкогольной зависимости, помогут с трудоустройством. Сам он, по ее словам, вряд ли сможет начать новую жизнь. И это в том случае, если ему вообще такой шанс дадут, признав ошибку следствия и суда, а также право на реабилитацию. Тем более что за первое убийство Миронов, скорее всего, все-таки получит срок (пусть и не 16 лет).

Надеюсь, что об этой истории (по крайней мере, все необходимые запросы подготовлены) узнают и главный следователь страны, и главный прокурор. Они ведь периодически рассказывают про высокую раскрываемость, особенно дел прошлых лет. Интересно, сколько таких Мироновых помогли улучшить криминальную статистику?

Прошу считать эту публикацию официальным обращением к главе СКР и Генеральному прокурору РФ.