"Горжусь, что я его мама": Елена Беляева потеряла в зоне СВО единственного сына

«Мы были с сыном одним целым»

Дмитрий вырос в Предуралье, в Пермском крае, в городке Кунгур.

— Я воспитывала сына одна, — рассказывает Елена. — Сама занималась спортом, бегала на лыжах, и сына отдала в секцию дзюдо. Дима рос обычным ребенком, не был никогда отличником, как все мальчишки, иной раз хулиганил. Но в отношениях у нас царила гармония. Мы были с ним одним целым. Я всегда говорила ему: «Доверяй мне, потому что я твоя мама. И мы сможем решить все проблемы».

После 9-го класса Дмитрий поступил в Перми в автотранспортный колледж.

— Я поехала в областной центр следом за ним. Дима не успел получить диплом, его призвали в армию. Срочную службу он проходил в Выборге. И буквально сразу, через месяц, сын подписал контракт. Сказал: «Мама, я понял, что это мое». Его отправили учиться в школу снайперов. Еще до армии он увлекался пневматикой, зрение у него было идеальное.

Потом Дмитрий попал в командировку в Сирийскую Арабскую Республику, участвовал в обороне Алеппо.

— Меня старался беречь, говорил по телефону: «Мама, здесь даже не стреляют». В редкие моменты, когда он звонил, я слышала звуки стрельбы, но сын уверял: «Мама, да ты что, это же кузнечики». Дима пробыл в Сирии 3,5 месяца. А после отпуска заключил новый контракт и уехал в Таджикистан, где служил на таджикско-афганской границе. В это время как раз началась пандемия коронавируса, и сын остался там на долгих 8 месяцев.

После всех командировок Елена лечила сына.

— У него были проблемы с желудком. Когда он рассказывал, что можно было лежать на позиции по два-три дня, я спрашивала: «Дима, это как? Ты же по натуре такой егоза?» Он объяснял: «Мама, а это результаты тренировок». Когда затекали ноги, им можно было понемногу напрячь и расслабить мышцы, чтобы разогнать кровь.

Когда Дмитрий был в командировке в Сирии, Елена купила квартиру в ипотеку в Перми.

— Дима вернулся, когда как раз шел ремонт. Они с друзьями собрались, все быстро доделали. У сына, когда началась спецоперация на Украине, как раз закончился контракт. Он отдыхал. Когда объявили частичную мобилизацию, документов на Диму в военкомате еще не было. Он пришел домой и сказал: «Мама, меня все равно же призовут, зачем ждать?» Не смог остаться в стороне, так я его воспитала. 28 сентября 2022-го он уехал из дома. В октябре, как я поняла, они попали в зону СВО.

— На каком направлении Дмитрий воевал?

— Дима как-то сказал: «Помнишь, какой сериал смотрел наш Федя?» Федя мой младший брат, он любил смотреть сериал «Сваты». Я поняла, что он на Сватовском направлении. В те редкие минуты, когда ему удавалось мне позвонить, он говорил: «Мама, все будет хорошо».

Еще со времен Сирии у Дмитрия был позывной «Скользкий».

— Как-то я спросила у сына, почему они называют друг друга по позывным? Дима ответил: «Стоит, допустим, человек 500, когда крикнут «Дима», выйдут сразу человек 30–40, а когда скажут «Скользкий», выйду я один». Сын поделился, что даже не знал имена многих парней, только их позывные.

— Как у Дмитрия появился этот позывной?

— Я потом у его ребят-сослуживцев спрашивала об этом. Они сказали, что Димка мог найти выход из любой ситуации, везде пробраться, проскользнуть незамеченным.

«Писали друг другу бумажные письма»

5 февраля 2023-го во время артобстрела Дмитрий был тяжело ранен.

— Ребята шесть километров несли его под огнем на руках. У Димы были осколочные ранения, но он еще улыбался. Просил сослуживцев: «Вы только матушке не говорите. У нее давление». Он называл меня ласково «матушкой». Переживал за мое здоровье. Помню, когда получил свою первую зарплату, отправил мне деньги и попросил, чтобы я купила хорошие, дорогие таблетки от давления. Все время повторял: «Тебе нельзя нервничать».

— Было предчувствие, что с Димой случится беда?

— Нет, потому что мой сын меня уверял: «Мама, ты что? Я всегда буду с тобой». Я до сих пор его жду. Мне так легче. Когда я приезжала после гибели Димы, чтобы забрать его вещи, там было письмо, адресованное мне. Казалось бы, XXI век, у всех есть сотовые телефоны, сервисы обмена сообщениями, электронная почта. Но мы с Димой всегда писали друг другу письма от руки, на бумаге. Когда он возвращался из командировки, мы отдавали эти послания друг другу.

Елена говорит, что Дмитрий не стеснялся говорить, что любит ее. Устраивал ей сюрпризы на день рождения, пел песни. Однажды, чтобы поздравить маму, спустился с цветами с крыши дома к окнам их квартиры на альпинистской страховочной веревке.

— Дима любил дарить мне цветы. Делал это часто, без всякого повода. Когда у меня спрашивали, какие цветы у меня любимые, я говорила: «Которые принесет мой сын». Когда Димы не стало, я очень долго лежала. Не различала цвета, жизнь потеряла краски, все было для меня в черном свете. Сын был моей жизнью, моей душой. Мои родные, мои друзья поняли, что меня надо из этого состояния вытаскивать. Мне очень помогли моя сестра, мой брат, мой друг Александр. Благодаря им я встала на ноги.

— Как появилась мысль купить «Газель»?

— Когда мне после гибели Димы перевели единовременные выплаты, я не знала, что с этими деньгами делать. Никакие деньги ведь не заменят сына. Я и без этих денег жила, и хлеб с маслом в доме был. Сначала обратилась к волонтерскому движению у нас в Кунгуре, чтобы они отвезли меня с гуманитарной помощью в зону СВО, к сослуживцам Димы. Они мне отказали. Я поняла, что нужно покупать машину и ехать самой. Мы нашли подержанную «Газель». Она стоила чуть больше 700 тысяч рублей. Полностью ее перебрали, кое-что из деталей в ней пришлось заменить. На оставшиеся от выплат деньги закупили гуманитарную помощь — лекарства, теплые вещи.

Многие в Кунгуре, как рассказывает Елена, ее не поняли, спрашивали: «Зачем ты потратила деньги на машину, на свои средства закупила гуманитарную помощь, бойцов на передовой должны всем обеспечивать».

— Я отвечала: «Да, должны. Но когда в штурмовой батальон, где воевал мой сын, пришла гуманитарная помощь, он с таким восторгом об этом рассказывал. Говорил: «Мама, у нас есть все, но ты понимаешь: о нас помнят!»

За руль «Газели» сел друг Елены Александр, и они поехали в зону СВО.

— Не было страшно?

— Нет, мне не было страшно. Во-первых, терять мне было нечего. Во-вторых, я понимала, что ребятам на передовой еще страшнее. Они каждый день со всем этим сталкиваются, видят и бомбежки, и смерть своих сослуживцев. Когда мы ехали, останавливались на каждом блокпосту, раздавали парням то, что складывали в коробки: конфеты, печенье, сгущенку, тушенку. И как же здорово было видеть, как они улыбаются, обнимают нас.

— Что-то поразило, пока добирались до Диминого батальона?

— Когда первый раз ехали — Северодонецк вообще был мертвым городом. Там прямо на заборах было написано: «Не стреляйте. Здесь живут люди». Когда видели разрушенные дома, сгоревшую технику, слышали совсем рядом разрывы снарядов, внутри было ощущение холода и пустоты. Хотя уже был май месяц — стояла жара.

Елена говорит, что запомнила одного местного жителя.

— Мы заблудились, решили спросить дорогу. Увидев мужчину, притормозили. Я вышла, спросила у него: «Вы русский или украинец?» Думала, поймет ли он меня, если я буду говорить с ним на русском? Он посмотрел на меня настороженно и сказал: «Я иностранец». Мы поняли, что у этих людей остался страх. Он не понимал, кто мы и что от нас можно ждать. Потом мы уже разговорились, объяснили ему, кто мы и как оказались в их краях. Он сказал, что он русский и был очень рад, когда пришли российские военные. Также поделился, что у них немало «ждунов», которые ждут, что придут ВСУ.

В Димином штурмовом батальоне, как рассказывает Елена, их очень тепло встретили.

— Мальчишки настолько были нам рады. Говорили, вы можете даже ничего не привозить, а просто приехать, обнять нас, поддержать. Для них это очень дорого. Такое вот несли им тепло дома.

Потом, как рассказывает Елена, к Диминому отряду они приезжали уже постоянно.

— У нас там есть мальчишка, которого мы называем «наш дагестанский сын». Его зовут Расим. У Димы был штурмовой батальон «Урал». А Расим был из части, к которой этот батальон был прикреплен. Расим для нас — лучик света. Он всегда нас очень ждет. Меня называет «мама Лена». У него есть папа и братья, а мамы не стало в пандемию коронавируса.

— Как вы с ним познакомились?

— Он нам Димку привез, был «ангелом смерти». Но он настолько человечно ко всему этому отнесся… Говорить о том, когда они вылетают, было нельзя. Нам надо было готовиться к похоронам. И Расим был настолько человечный, что вопреки всем запретам отзванивался нам. Был потом рядом, ходил со мной в морг на опознание.

Елена рассказывает, что Диму они похоронили 22 февраля, а 19 марта ему должно было исполниться 25 лет.

— Расим лечился в госпитале. И приехал из Екатеринбурга в Кунгур на могилу к Диме. Он мусульманин. Читал на могиле сына намаз. Вырвался буквально на три часа. Для нас это очень дорого. Потом, когда мы приезжали к ним в часть, и кто-то спрашивал, как мы познакомились, Расим говорил: «Нас свел космос, нас свел Дима». Для меня он ребенок, хотя Расиму уже 30 лет. Он сейчас — моя отдушина. Расим отправляет мне голосовые сообщения, спрашивает: «Мама Лена, как у тебя дела? Как здоровье?»

Дмитрий и Расим не знали друг друга. Но сейчас, как рассказывает Елена, Расим знает о Диме все. Говорит: «Это мой брат».

«Дала зарок: в зону СВО буду ездить только сама»

Елена очень хотела, чтобы ее сына помнили не только по позывному, как «Скользкого», а знали по имени. Поэтому решила основать благотворительный фонд.

Елена говорит, что ей также здорово помогают жители Ординского муниципального округа, который тоже находится в Пермском крае.

— Женщины плетут маскировочные сети. Они лишними никогда не будут на передовой. Я покупаю и привожу им основу. Бабушки нарезают материю, вплетают потом эти лоскутки-галстуки в узелки сети. Также вяжут носки на зиму. Делают закрутки. И все — с теплом, с душой, с молитвами.

Елена дала зарок, что в зону проведения спецоперации с гуманитарной помощью будет ездить лично сама. Ей важно было видеть глаза ребят. В зоне СВО она была уже восемь раз.

— Так приятно слышать, когда бойцы говорят: «Мама Димы приехала», осознавать, что моего сына знают и помнят. У нас на лобовом стекле машины висит табличка: «Гуманитарная помощь от «Скользкого» — Дмитрия Лашова».

Подготовка к поездкам, встречи с родителями ребят, бумажные отчеты занимают немало времени у Елены. Каждая из поездок длится недели по полторы, потому что иной раз ей приходится ждать бойцов с боевого задания.

— В зоне СВО я заряжаюсь, чувствую, что нужна мальчишкам. Мы привозим им в том числе и детские письма. Вы бы видели, как они им радуются. Мне в этом помогает школа, где Дима учился. Для бойцов эти письма становятся оберегами. Ребята их вывешивают на своих импровизированных кухнях, читают вслух. Когда я привезла Димины вещи, там было не только письмо, адресованное мне, но и послание, которое написала бойцу девочка-школьница.

— Под обстрелы на «Газели» не попадали?

— Бывало, что снаряды рвались совсем рядом. Но все говорят, что у меня сильный ангел-хранитель — мой сын. Он и оттуда, с небесного воинства, меня оберегает. Перед каждой поездкой я езжу к нему на кладбище, разговариваю с ним. Я и дома с сыном разговариваю, делюсь, что еду в гости к его ребятам, что они ждут меня.

— Дима вам снится?

— Нет, не снится, не знаю почему. Честно говоря, я все время его жду. Когда приезжаю в зону СВО и вижу много бойцов, начинаю глазами искать его в толпе…

Елена делится, что ее очень поддерживает друг Димы Руслан.

— Они с семьей живут в Томске. Руслан после гибели Димы получил тяжелое ранение. Ему отняли руку. Он чудом выжил. Мы сейчас постоянно находимся с ним и его семьей на связи. Они стали для меня родными людьми.

Елена говорит, что у Димы из близких не было никого, кроме нее. И сейчас она делает все, чтобы сохранить о нем память.

Дмитрий Лашов был посмертно награжден орденом Мужества. На здании школы в поселке Плеханово, где он учился, установлена мемориальная доска. Есть там теперь и «Димин сад».

— Я буду писать ходатайство в Кунгурскую администрацию, чтобы новую улицу в поселке, где мы жили, назвали именем моего сына. Я горжусь тем, что я его мама.

Когда материал был уже готов, стало известно, что в Кировском районе Перми по инициативе Елены Беляевой был открыт памятник, посвященный бойцам, погибшим в ходе специальной военной операции.