Мать погибшего военного медика рассказала, как "училась жить заново"

Марина Седнева — простая русская женщина из Брянска, которая жила обычной жизнью мамы, жены и бизнесвумен. «Я думала только о себе и своих детях, чтобы у нас все было стабильно и хорошо», — рассказала она во время нашей встречи. Все началось с мечты старшего сына Дмитрия стать врачом. Потом — учеба в военно-медицинской академии, СВО и то самое, непоправимое, после чего для матери началась каждодневная работа над собой, чтобы научиться жить без старшего сына…

«Из мажорчика начали делать мужчину»

— Дима с 6-го класса хотел стать военным хирургом. Я долгое время относилась к его желанию стать врачом несерьезно — считала, что он еще маленький и сто раз передумает. Мало ли кто в таком возрасте мечтал кем стать? Но спустя три года он усиленно стал готовиться к поступлению и твердо решил подавать документы в медицинский. Школу Дима окончил с серебряной медалью, а уже через две недели его ждали КМБ — курс молодого бойца, марш-броски и Военно-медицинская академия имени С.М.Кирова в Санкт-Петербурге.

А дальше — картина маслом: мой мажористый мальчик, привыкший, что из-за границы мама все время привозила ему брендовые вещи, собирает сумку модной одежды, обувает любимые мокасины, садится в машину к папе и совершенно не осознает, что его ждет взрослая, мужская, ответственная и совершенно другая жизнь в Северной столице...

Стабильно, раз в неделю, когда им разрешали брать телефон, начиналось нытье: «Забери меня отсюда, я медиком хочу быть, а я траву кошу». Я ему: «А как ты хотел, мальчик мой?» Но на самом деле все эти месяцы я прям плакала: одна, мне горько, очень за него переживала. Зато к следующему нашему с мужем приезду он успокоился, попривык и решил, что теперь уже пацанов своих не бросит. Сказал, что будет курсантом.

В общем, из мажорчика в академии начали делать мужчину, как и положено в армии. Потом начался ковид, выпуск у них был раньше положенного, досрочный, и он уехал в Тулу, служить в медицинской роте 51-го полка ВДВ. А потом и СВО…

В начале февраля 2022 г. сынок сообщил, что едет на учения в Белоруссию. Я тогда сразу поняла, что будет военный конфликт, но Дима мне не верил, а может быть, просто не хотел разговаривать со мной на данную тему.

«Мам, я, наверное, не вернусь…»

— Как вы отреагировали на его отъезд?

— 23 февраля Дима сообщил, что будет недоступен, а утром началась СВО. 33 мучительных дня безызвестности и безысходности. Тут и начались мои нервы и слезы, я плакала каждый день. Подружки меня успокаивали, говорили «ладно тебе, он же врач, стоит в тылу в госпитале, все с ним хорошо...»

А я знала, чувствовала, что нет никакого госпиталя. Так как уже слышала о парне-враче, который под огнем на передовой спасает товарищей, тащит их с поля боя, лечит.

И вдруг звонок. 27 марта сыночек позвонил и сказал, что жив-здоров, мечтает о доме и нас всех хочет увидеть. 30 марта эшелон проездом будет в Брянске. Счастье было безграничным.

Я, сестра с мужем и Димина невеста ждали с нетерпением встречи. Мы встретились на вокзале Брянск-2.

Своего сына я не узнала! Шевелюра нестриженая, какой-то тонкий, худенький мальчик — вообще не мой Димочка. А это был он: голова полуседая, улыбается, а в глазах — серость и боль. Первое, что сказал: «Не могу поверить, что вы сейчас со мной рядом». Муж сестры пошутил, мол, давай мы тебя стырим, а Дмитрий так по-отечески: «Вы что! Я своих пацанов не брошу, куда они без меня?»

Он быстро повзрослел, из мальчишки превратился в человека, который, например, мог радоваться качественному медицинскому жгуту. «Мам, — говорит, — смотри, какой жгут хороший! А пластырь какой: кровь сразу останавливается, из чего же их делают? Мам, всё такая чепуха, счастье — руки помыть один раз в день».

Он похвастался нам своими трофеями, а когда пришло время проститься, он мне тихонько сказал: «Мам, я, наверное, не вернусь…»

— Почему он так сказал? Чувствовал?

— Кто его знает! Может, чувствовал, а может быть, знал, что ему предстоит. Он до ротации на передовой спас много жизней. И многие умирали на его руках. Я не истерила и не плакала перед сыном. Мне как матери офицера нужно было вести себя достойно. Сказала ему, что все будет хорошо и буду за него молиться. Только отъехали, как Димулечка написал мне честное сообщение: «Честно, очень хочу вернуться к нормальной жизни. Очень был рад вас видеть, я честно еще даже не осознал, что мы сейчас смогли увидеться. Мам, не волнуйся, все у меня будет норм, у меня всегда все норм».

Какое-то время ребята со своим врачом, гвардии лейтенантом, находились в Валуйках. Немного смогли отоспаться в спальных мешках под натянутым брезентом.

Там, куда отправили Диму, шли тяжелейшие бои. Медиков не хватало. На тот момент их взвод задание выполнил, а другой, напротив, только заходил. Как он там себя вел, мне уже потом рассказал парень, которого Димка спас: «Как он оказался рядом, понятия не имею. Начался обстрел, я отлетел и был недвижим, бедренная артерия, серьезное кровотечение, 40 секунд на спасение. Ваш сын ловко и умело остановил кровотечение, закинул меня на плечи и тащил на себе полтора километра из зоны обстрела. Принес, а там еще трое ребят раненых. Доктор нас всех разложил, оставил с нами фельдшера, а сам снова ушел в этот дым… К сожалению, фельдшер погиб на моих глазах, а две недели спустя я узнал, что погиб Дима».

Погиб ли сын в этот день или на следующий — не знаю и версий гибели слышала много. Думаю, что 21 апреля, спасая раненых бойцов, осколочное ранение получил Дима. Все та же бедренная артерия, которую Диме перевязать было некому. Товарищи, которые приезжали уже потом, на годовщину, говорили, что кто-то к нему подползал, а он в ответ: «Я норм, идите, спасайте других».

— О чем говорили перед отъездом? Был страх?

— Он никогда не делился своими страхами и, как мужчина, не мог показать слабину. А мужу моему написал только фразу: «Что будет, то будет...» Но, конечно, не боятся только дураки, и здесь, я думаю, больше отвага лейтенанта и призвание врача, нежели смелость или не смелость.

Я спустя время пообщалась с человеком, который хорошо обучен тактической медицине, и он сказал, что Димка, скорее всего, сказал «я норм», потому что понимал, что его уже спасти нельзя и за это время можно успеть спасти того, у кого другая проблема. И он, чувствуя и понимая, что погибнет, все равно не отступил назад.

«Начала работать над собой»

А дальше у меня — черная лента и огромнейшая обида на него за то, что отказался от помощи и не подумал не только о себе, но и о нас. Обижалась на сына очень долго, после сердечного приступа начала серьезно работать над собой.

Решила, что свыше мне дано еще жить, а значит, буду служить народу и моей стране. Меня пригласили в Комитет семей воинов Отечества в Брянске. Он создан для помощи военнослужащим-участникам СВО. Я подумала, что своему ребенку не смогла ничем помочь, значит, буду помогать другим.

В комитете я стала поддерживать мамочек и жен, у которых сыновья и мужья на СВО. Сказала себе: Димка — достойный и великий человек, не просто способный на подвиги, а делавший эти подвиги. А тебе, Марина, его высот никогда не достичь, тогда нужно хотя бы просто идти по следам сына. И сегодня я, помимо комитета, еще и студентка брянского медицинского техникума.

— Что говорите женщинам, как поддерживаете?

— Чем я могу помочь матерям и женам, которые скорбят или ждут своих мужчин? Я их собираю в штабе на беседу, чаепитие, разговоры с батюшкой. Например, 2 декабря, в преддверии Дня Героев Отечества, в кафе организовали встречу, был поминальный обед, знакомство с каждой семьей, вручение памятных знаков. Написали на фронт ребятам письма. Для детей мы также организовываем разные праздники. Недавно открыли фотовыставку «Жена Героя» в Брянске. Такие простые и такие нужные этим женщинам вещи.

Всегда объясняю, что мужьям и сыновьям, которые на передовой, вряд ли нравятся их слезы и переживания, поэтому нужно жить: делать прическу, макияж и маникюр и, конечно, детей своих воспитывать так, чтобы они были такими же, как их отцы.

Объясняю, что их мужья и сыновья выполняют задачи, поставленные главнокомандующим, а их задача — молиться и быть уравновешенными здесь, чтобы мужчины спокойно выполняли свой долг там. Конечно, волнение за родных никуда не деть, но хотя бы на какое-то время женщине будет легче психологически, она встретит понимание, сочувствие и заботу.

Первое время цвета вокруг меня тоже были — чернота. А сегодня надеваю белое, желтое, стараюсь свой пример подавать этим женщинам. Димка мой во время учебы был редким гостем дома, но к его приезду я всегда готовилась, потому что знала, что он это любит и оценит, он всегда говорил: «Мамочка, ты у меня самая красивая, я в тебе никогда не сомневался».

— Наверное, самый трудный разговор с теми, у кого погиб сын или муж?

— Это уже совершенно другой разговор. Я говорю, что ее сын — герой страны. Что он в Божьем воинстве, потому что как только мальчик на поле боя погибает, он как свечка загорается — и сразу в небо. Этот мужчина становится святым, потому что отдал жизнь за други своя. Были женщины, которые в прямом смысле приходили черные, потом я с ними несколько раз пообщаюсь, и уже звонят, говорят: «Мариночка, я соскучилась, хочу повидаться…»

— Муж и младший сын поддерживают?

— Младший Коля очень переживал. Даже какое-то время ревновал, потому что я была вся в горе, не хотела с ним играть, гулять и т.д. Он ко мне, а я ему — «отойди, мне плохо». Теперь мы с ним часто вместе ходим на мероприятия, я беру его собой в храм, письма пишем солдатам нашим и передаем военным. Мужа тоже стала подключать, вместе возим гуманитарную помощь.

На мужа какое-то время обижалась: я в горе, а он — «ну хватит уже». Говорила ему, мол, конечно, это же не твой сын (он отчим для Димы). Но потом в школе, где учился Димка, повесили мемориальную доску, и мне Димина учительница рассказала, что «отец его приходил, стоял на коленях и плакал около доски», а я ей — это не его отец, это мой Андрей, отчим Димки… Так что он тоже страшно переживал.

«Народ стал беситься и отписываться»

— Как друзья отнеслись к горю?

— Все испытали шок. Говорили: время лечит. Многие написали соболезнования, но также многие испугались. А потом, спустя несколько месяцев, спрашивали, как дела, и говорили: давай приеду, поплачем вместе. Только зачем они мне спустя несколько месяцев, когда я уже сама учусь жить дальше? А знаешь, как неприятно, когда плачешь на могиле сына, а мимо идет мама одноклассника младшего сына, вздыхает и говорит: «Да-а, понять бы еще, ради чего?» Как такое можно сказать мне? Ты перед моим сыном, который за 56 дней специальной военной операции спас больше 100 жизней, всерьез задаешь такой вопрос?

Когда Дима погиб, люди ахали: как же я теперь буду дальше жить. А я встала и начала говорить: «За победу, давайте помогать!» Кое-кто начал беситься и отписываться из друзей. То есть им лучше видеть меня седой и поникшей. Кто-то мне даже сказал: «Ты теперь у нас успешная». Конечно! Похороните сына, станьте «успешными», как я. Обуйте мои сапоги и пройдите мой путь, а потом уже будете спрашивать, действительно ли я такая патриотка.

Если мой сын любимый пошел за своих друзей, не нарушив ни присягу, ни клятву, ни приказ командира, то я хочу быть достойна его подвига. Мне больше ничего не нужно. Хочу, чтобы было уважение к погибшим и чтобы у моего младшего сына было счастливое будущее, и пусть он проживет за двоих — за себя и за брата. Так что сегодня я себя загружаю так, чтобы мне некогда было дышать. Мне всегда некогда.

— С каким еще ощущением живете?

— Я живу надеждой, что Господь позволит встретиться с сыном и он когда-нибудь будет встречать меня у ворот рая, а для этого нужно стремиться жить без уныния. Уныние — это грех. Жить без ненависти, без проклятий и стараться по максимуму делать добрые дела. Сегодня зерно посадил — завтра оно дало семена. Счастье больше не про меня. Я стараюсь жить, как раньше, но как раньше уже не получится. Хочу, чтобы чуть позже в Брянске поставили большую стелу нашим пацанам, они же не за медалями шли и не за деньгами. У меня еще очень много дел…

Думаю, что все мы рождаемся не случайно и у каждого есть своя судьба. Как я поняла, мы принадлежим не себе, а чему-то высшему. Поэтому я хочу, чтобы мамы, как бы ни любили своих сыновей, понимали, что рожаем мы их не для себя. Если ты мать мальчика, то он воин и защитник. А прятать своих сыночков бессмысленно: чем твой сын отличается от моего? Он такой же мальчик, не железный, не металлический. Те, кто прячется, — пусть они будут счастливы, я не могу их осуждать. Но это не их страна…