Академик Александр Румянцев: Практически каждый ребенок может быть излечен от рака

Александр Румянцев: Стало привычным вот так упрощенно говорить: количество онкозаболеваний растет. А ведь это потому, что продолжительность жизни увеличилась значительно - на целых десять лет в течение одного поколения. Кроме того, мы хорошо представляем себе те новые данные, которые получены в области биологии рака. Знаем, что основная часть онкозаболеваний имеет генетические корни.

Так что, Александр Григорьевич, виновата генетика?

Александр Румянцев: Она основа того, что система защиты человека - иммунная система - ошибается. Эти ошибки могут быть врожденными. Но могут проявляться и в более старшем возрасте. Нарушается клеточная регуляция человека. А поломки и перестройки генетические ведут к нарушению контроля за клетками.

Чаще раком болеют люди пожилого возраста. Не дети.

Александр Румянцев: Конечно. В старшем возрасте нарушается регуляция иммунологических функций организма.

У моих родителей были онкозаболевания. У отца в 69 лет из-за этого был удален желудок и часть пищевода. Никакой химии, иной терапии в те годы не было. Но отец после операции прожил еще пятнадцать лет, работал почти до конца жизни. У мамы тоже был рак. Умерла она в 83 года. Мне положено болеть раком или нет?

Александр Румянцев: Не обязательно! Не все доживают до своего рака, потому что умирают от других болезней. После 75 лет другие причины смерти. Хотя возраст важен. У детей это врожденные пороки развития, инфекции и рак. У взрослых в детородном периоде - сердечные, эндокринные заболевания. Онкология объявляет о себе в пожилом возрасте - после 60 лет. Но часто сопровождается другими недугами. Вот, например, мужчина в 77 лет. У него гипертония, атеросклероз, катаракта вместе с сосудистым поражением сетчатки, нарушение обмена веществ. Как правило, в это время есть проблемы с желудком: в лучшем случае гастрит, в худшем - рефлюксная болезнь, заброс желудочного сока в пищевод. И всему этому есть название - старение. Мы говорим: это апоптоз - запрограммированная клеточная смерть.

Период старения в наше время длится примерно 25 лет. Заметьте, период развития и период старения примерно равны. От рождения до плато - 25 лет. Плато - от 25 до 50. В этот период особенно важно не болеть. Это самая активная жизнь! А затем от 50 до 75 - старение.

Здоровым можешь ты не быть, а стариком обязан?

Александр Румянцев: Мы наблюдаем абсолютно новый феномен. Во всем мире происходит увеличение продолжительности жизни. Если раньше в 12 лет можно было родить, а в 28 лет состариться, то и продолжительность жизни была сорок лет. Сегодня даже в развивающихся странах дети становятся взрослыми позже. Обозначены молодые взрослые - до 30 лет.

Это хорошо или плохо?

Александр Румянцев: Это неизбежность развития. Дети стали ретардантами: у них замедленное развитие. Они не принимают никаких решений. Они учатся, познают мир. У них нет потребности принимать решения. Это взрослые дети. И... удивительное дело: биологический возраст плато тоже стал расширяться. Мы движемся к 90.

Вас послушать, так выходит, что мы будем жить сто лет?

Александр Румянцев: Да! Я недавно прочел книгу Ильи Мечникова "Этюды оптимизма". В шестьдесят лет он решил написать о старении. Напомню, наш великий ученый получил Нобелевскую премию как иммунолог. Мечников предвосхитил клеточную регуляцию - самую важную линию здоровья. Это было еще до описания стволовых клеток. Мечников тогда уехал работать в Париж. Книга написана на французском. И он сам перевел ее на русский. Оригинал хранится в Академии наук. И знаете, что, по его мнению, является самым важным? Создание такой системы, чтобы человек работал на износ, чтобы была цель. Только тогда человек хочет жить...

Исчезает цель - кончается жизнь...

Александр Румянцев: Биологически все мы можем жить до 90 лет. Но чтобы такое было, организм должен активно функционировать, тратить свою энергию в нужных целях. Неработающий орган умирает за ненадобностью.

Александр Григорьевич! Ушли в философию: кому сколько отведено... Но вернемся к короткому февралю, в рамках которого повсеместное рассмотрение, обсуждение онкологических проблем. Почему детскую отмечают отдельно?

Александр Румянцев: У людей в головах не укладывается: рак и дети. Несовместимо! Ребенок рождается для будущей жизни. Но иногда рождается с опухолью. И объяснить это внешними причинами нельзя.

Вы не только врач, ученый, академик. Но еще и депутат Госдумы. Где лучше всего жить в нашей стране, чтоб не заболеть раком? Считаете этот вопрос не самым умным? Согласна. И все-таки...

Александр Румянцев: Никому не дано решить, где ему родиться. Дети онкологией страдают редко. Это орфанные болезни. В России в разных регионах заболевают примерно равное количество пациентов. Европейская часть России полностью соответствует тому, как болеют в Европе. Всего в РФ примерно 4,5 тысячи человек заболевают в год. Это пятнадцать человек на 100 тысяч детского населения. Детский рак отличается от взрослого своей локализацией. Основная часть - опухоли крови. 25 процентов - опухоли центральной, периферической нервной системы. И 25 процентов опухоли костей, мягких тканей. Это редкие заболевания.

У ребенка обнаружена онкология. Куда идти? Что делать?

Александр Румянцев: В последние тридцать лет в России создана система оказания онкологической помощи детям. Она включает более 80 отделений и центров во всех регионах. Здесь действует жесткая система контроля. Тринадцать лет в России работает Общество детских онкологов и гематологов во главе с профессором Светланой Рафаэлевной Варфоломеевой. Центр имени Димы Рогачева вкупе с Национальным обществом детских гематологов и онкологов внедрили в практику сорок клинических рекомендаций по основным заболеваниям профиля. Эти рекомендации доступны на сайте Минздрава России и сайте общества. Кроме того, именно в детской онкопрактике организованы многоцентровые исследования, в основе которых протоколы лечения, жестко регламентированные лекарствами, обеспеченные ОМС.

Нашу беседу читает мама или бабушка, у которой заболел ребенок. Могут ли они быть уверены, что есть средства на лечение их ребенка? И сколько это стоит?

Александр Румянцев: Комбинированные методы лечения, включающие ТГСК - трансплантацию гемопоэтических стволовых клеток и другие специальные виды лучевой терапии, финансируются за счет бюджета. Сегодня в России делается примерно 800 трансплантаций в год. Потребность, на наш взгляд, 1500.

В последние пять лет открыты крупнейший, на триста коек, центр в Институте онкологии имени Блохина, новый корпус ядерной медицины и клеточных технологий в Центре имени Димы Рогачева. Открыты новые центры в Казани, Воронеже, Уфе. До 1 июня будут открыты в Краснодаре и в Ростове. А еще центры реабилитации для онкобольных в Подольске.

Нередко ребенок, страдающий онкологией, живет дома. И соседи жалуются: боятся заразиться. Объясняем: рак не заразен, он не передается через поцелуи, постель, одежду. Но хотелось бы, чтобы об этом сказал человек, который всю жизнь, "купается" в онкологических заболеваниях.

Александр Румянцев: Однозначно: рак не заразен.

Но есть семьи с онко анамнезом. Как тут быть?

Александр Румянцев: Рак - это генетическое заболевание, связанное с нарушением клеточных регуляций. Я шестьдесят лет занимаюсь медицинской деятельностью. Вы правы, "купаюсь в раке". И я не видел ни одной ситуации, чтобы в семьях, которые я лично вел как врач, были повторные случаи заболеваний.

Недавняя история. В Самаре девочка полутора лет с диагнозом нейробластомы. Начало лечения - в родном городе. Операция в Центре имени Рогачева. Продолжение лечения снова в Самаре. А необходимая трансплантация в Санкт-Петербурге. Вопрос родителей: "Почему мы не можем сами выбрать клинику для лечения, например Центр Рогачева"?

Александр Румянцев: У нас право и ответственность за здоровье ребенка несут родители. А врачи должны выполнить их пожелания. В данном случае причиной такого отказа может быть только коечная перегрузка. Кстати, в Самаре очень хороший центр. И все новые центры будут проводить пересадки стволовых клеток. Очень ко двору пришлись простые телекоммуникационные услуги. Каждый ребенок, попавший в онкобеду, получает второе мнение о варианте лечения, реабилитации. Получает в центре Димы Рогачева, в Питерском Центре Раисы Горбачевой, в Екатеринбурге. Наши результаты сравнимы с лучшими результатами Европы и Америки. Когда у ребенка есть подозрение на онкологическое заболевание, его направляют к гематологу, онкологу. Этот доктор в условиях своего подразделения или поликлиники проводит важнейшие в таких ситуациях анализ крови, рентген. Далее он передает полученные результаты в краевую, областную больницу. В этих больницах обеспечивается весь диагностический процесс.

Скажем, что делать с ребенком, который заболел, живет в ауле Чечни? Мы подготовили кадры. Там открылось специальное отделение. Работают очень хорошие врачи. И основное лечение стало возможным по месту жительства.

А на новых территориях?

Александр Румянцев: В Крыму уже все сделано. В Донецкой и Луганской народных республиках идет процесс организации. Сейчас пациенты лечатся у нас. Пока. Пока не станет нормой задача, поставленная президентом страны, - о внедрении современных технологий на всех уровнях здравоохранения от первичного звена до крупных федеральных центров. И, как подчеркнуто, приоритетом при развитии здравоохранения станет выстраивание системы медпомощи вокруг каждого пациента.

О деньгах, когда речь о лечении, спасении детей, говорить не принято. Но все таки: у ребенка обнаружен лейкоз. Сколько стоит лечение?

Александр Румянцев: Стоимость лечения по протоколу от трехсот тысяч рублей до миллиона. Если необходима трансплантация стволовых гемопоэтических клеток, - от 2,5 до 5 миллионов. За все платит государство.

Государство? Тогда почему нередко идет собирание денег на лечение детей?

Александр Румянцев: Деньги собирает не государство. Деньги собирают фонды. Например, на поиск донора в иностранных базах. На покупку лекарства, не зарегистрированного в России. Закупку можно провести только через фонды. Называется это лечение офф-лэйбл, то есть не по инструкции. За рубежом подобная благотворительность составляет 25 и более процентов от затрат бюджета клиники. Мы тратим так же, как в Европе, 25 процентов. Это траты на пансионат, на квартиры для пациентов. Так принято во всем мире. Это один из путей спасения. Мы достигли такого уровня помощи, что практически каждый ребенок может быть вылечен. Все дело в организации самого процесса.