Михаил Пиотровский: Передача раки - это не возвращение к старому, а рождение нового

Эрмитаж передает часть раки св. Александра Невского, что называется, "по плану"?

Михаил Пиотровский: Согласно подписанному нами с Александро-Невской лаврой договору, до 11 декабря мы должны передать в монастырь основную часть гробницы - из того, что отреставрировано.

В рамках этого "до 11 декабря" - мы передадим в лавру две части гробницы. Но по просьбе главы Санкт- Петербургской и Ладожской митрополии, митрополита Варсонофия мы делаем это пораньше. Митрополит просил нас об этом, потому что 12 сентября - День памяти перенесения мощей Александра Невского из Владимира в Санкт-Петербург. И мы согласились передать две вещи - раку (гроб, где лежали мощи) и саркофаг. Для того, чтобы накануне праздника они соединились с мощами. В этом смысл, и мы исходим из того, что это соединение сегодня важнее, чем художественное достоинство хранимых нами вещей.

Мы уважаем чувства верующих. Понимаем, как верующие воспринимают религиозные реликвии. Видим, что происходит. Осознаем, что Александр Невский - святой, который покровительствует русскому воинству и русской дипломатии и это покровительство сегодня по-настоящему востребовано. Передавая эти части надгробия сейчас, мы хотим напомнить исторический контекст происходящего. Но сначала даже современный. Современная геополитика особенно соединяется с символикой фигуры Александра Невского, и это тоже основание для экспонирования его гробницы в другом - по-иному сакральном - месте.

Для нас важен и исторический контекст. Перевоз мощей из Владимира в Санкт-Петербург, которое празднуется церковью 12 сентября, был мощнейшим, сложнейшим событием - в том числе и эмоциональным. Мы недавно отметили столетие перенесения гробницы в Эрмитаж, которое было ее спасением от переплавки. Так что тема переноса духовных и культурных святынь для нас понятна и связана с драматической историей перенесения мощей, как в 18, так и в 20 веке.

Как прошла передача?

Михаил Пиотровский: Ну мы же, музейщики, часто меняем места экспонирования. Погрузили в ящики, увезли. На момент нашего с вами разговора я знаю, что все переданные вещи сняли, вынули из ящиков, и они стоят в Благовещенской церкви.

В Лавре до этого была проведена большая работа по обеспечению температурно-влажностного режима, он частично обеспечен, частично еще нет, но это будет еще делаться. У нас в Эрмитаже налаживание обеспечения влажностного режима потребовало несколько лет.

Мы находимся в тесном контакте с епархией, и знаем, что создана целая система электрического обеспечения влажности, температуры и всего, что необходимо для сохранения реликвий. Эту систему надо еще настраивать, с учетом того, что у нас в Петербурге нередки перепады электричества. В общем, все эти проблемы надо решить, как и проблемы с пожарной безопасностью, но все это будет делаться уже на ходу. Мы будем работать, составлять отчеты о состоянии переданных нами вещей.

Еще один важный контекст, содержащий очень важный для нас акцент. Передавая гробницу лавре, мы не только и столько восстанавливаем справедливость, возвращая Церкви отобранное у нее в 1917 году, но и вообще даем пример взаимоотношений музея и церкви, музея и общества. Мы включены в большой мировой процесс. Сегодня во всем мире музеям говорят: ребята, это не для вас создавалось, отдайте нам обратно. Во все мире звучит: это наша, а не ваша культура, и давайте-ка отдавайте нам ее обратно; почему египетские вещи выставляются в Европе, они должны быть в Египте. И происходящее у нас тоже часть этого процесса. Где должны находиться предметы религиозного культа - в храме или музее? Мы часть этого большого процесса апроприации. Мы решаем принципиальные вопросы реституции - это все тоже самое, что и требования вернуть в Грецию мрамор Парфенона, а в Африку или буддистские страны ритуальные скульптуры.

Но во всей этой драматической сумятице мы - вместе с Русской православной церковью и Министерством культуры - даем пример очень грамотной работы. Вот как должны делаться такие вещи. Как у нас. В отличие от некоторых не лучших примеров церковной реституции, на это раз мы все сделали грамотно.

Что испытывают Эрмитаж и лавра?

Михаил Пиотровский: Эрмитажу, конечно, как всякому музею, трудно расставаться с частью своей коллекции. Но мы на самом деле не расстаемся. Мы испытываем чувство ответственности за те шедевры, которые мы хранили и показывали, но теперь делим эту ответственность с Лаврой. Теперь мы вместе должны доказать, что реликвия - это не пустое слово. Не просто так звучащее "реликвия-реликвия", но - реликвия работает. Эрмитаж доказывает, что он уважает чувства верующих. Я вижу, что происходит, когда появляются святыни, как люди стремятся к этим святыням и ждут от них помощи.

Это очень важные вещи, и идя навстречу им, мы идем и на те риски, с которыми связана их передача в другое место. Но надгробие не выходит из музейного фонда, мы продолжаем быть за него ответственными, и будем настаивать на соответствии его хранения всем необходимым нормам. И явочным порядком это соответствие обеспечивать, как и обеспечивали раньше у себя в музее.

То есть вы будете постоянно проверять его сохранность?

Михаил Пиотровский: Правильнее сказать: мы будем вместе следить. Вместе с епархией. Вместе с людьми, которые обеспечивают его хранение в лавре. Вместе будем делать так, чтобы этому больному - а для музейщиков надгробие больное - было хорошо. Пока мы его перевели из одной палаты в другую. Для общения с людьми. Это "больной", который общается с людьми - и в музее, и в церкви. Сейчас у него немножко другая аудитория. Но мы должны следить за тем, чтобы все было хорошо. Первый шаг уже сделан, и хорошо нам всем и на первом шаге лишний раз вспомнить, с чем мы имеем дело.

Для меня передача надгробия Церкви связано не столько с темой восстановления исторической справедливости, сколько с тем что на наших глазах происходит совершенно новое явление. Мы отдаем вещь, которая уже 100 лет была у нас и давно стала в музее совсем не тем, чем она была раньше. Сейчас она возвращается, соединяется с мощами, и рождается нечто совершенно новое. У нас в стране идет не реставрация старины столетней давности, не возвращение к старому, а рождение новых понятий, новых представлений, создание новых механизмов взаимодействия разных частей общества.