В течение без малого двух десятилетий моего знакомства с Аскаром Акаевичем мы с ним обсуждали, пожалуй, все эти возможные темы кроме этой. В канун юбилея Аскара Акаева я решил исправить эту оплошность и, как мне кажется, не прогадал. История вхождения Аскара Акаева во власть — это одновременно и захватывающий приключенческий роман, и притча с глубоким философским подтекстом.
В политику против собственного желания
— Аскар Акаевич, каким ветром вас занесло в политику?
— Ветром реформ Михаила Горбачева. Придя к власти, он начал с научно-технического прогресса. Он очень точно уловил то, что требуется оседлать новую микроэлектронную революцию.Уже через три-четыре месяца после его избрания генеральным секретарем было созвано всесоюзное совещание по ускорению научно-технического прогресса. Горбачев на этом этапе хотел решить накопившиеся проблемы экономики именно через технологическое ускорение. Мы, ученые, были в восторге. Совещание было очень хорошо подготовлено. Были намечены реально осуществимые направления работ в сфере микроэлектроники. В этот момент в ЦК компартии Киргизии решили, что науку и образование в республике должен возглавить человек новой формации — и как раз из этой самой сферы вычислительной техники и кибернетики. Выбор остановился на мне. В начале 1986 года меня ввели в состав ЦК и назначили там заведующим отделом науки и учебных заведений.
Я, естественно, с удовольствием согласился. Будучи ещё заведующим кафедрой и руководителем научной лаборатории в Политехническом институте, я очень активно пропагандировал достижения микроэлектроники, автоматизацию, компьютеризацию - все, что, что тогда было очень модно в Советском Союзе, да и во всём мире. Я до сих пор верю, что, если бы Горбачев пять-семь лет занимался бы исключительно ускорением научно-технического прогресса, то Советский Союз не отстал бы от микроэлектронной революции. Советская экономика стала бы инновационной, и страна в 1991 году не развалилась бы.
— Но вышло, как известно, совсем по-другому — об ускорении забыли где-то через год после торжественного старта этой программы, правильно?
— Правильно. Горбачев увлекся и начал одним махом и другие реформы: демократизацию, гласность, антиалкогольную кампанию и так далее. Программа ускорения научно-технического прогресса, к великому сожалению, сошла на нет. Когда это произошло, то для меня после года активной и полной энтузиазма деятельности в отделе смысл в партийной работе просто перестал существовать. Я привык читать лекции, работать с аспирантами, заниматься дискуссиями с учеными. Чисто бюрократическая работа была не для меня. В 1987 году я зашел к первому секретарю ЦК КП Киргизии Абсамату Масалиеву и попросил вернуть меня меня обратно в науку потому, что от меня здесь толку нет и мне здесь неинтересно. Партийное руководство поняло все правильно и рекомендовало меня вице-президентом в Академию наук.
Президентом Академии наук Киргизии был тогда выдающийся ученый-геолог Николай Павлович Лаверов. Он был потрясающим, мудрым руководителем, обладателем врожденных дипломатических качеств. В то время как в обществе нарастали склоки и споры, Лаверов сумел сплотить ученых. Но в 1989 году его забрали в Москву на повышение — заместителем председателя Совета министров СССР и председателем Государственного комитета по науке и технике. На свою старую должность президента Академии он рекомендовал меня.
— И где же та развилка, которая развернула вас в большую политику?
— Параллельно с работой президентом Академии наук меня избрали народным депутатом СССР. И вот во время работы Первого съезда народных депутатов в мае 1989 года с подачи Горбачева и Лукьянова было внедрено новшество: надо прекратить выступать по бумажке. Как совершенно справедливо сказал Михаил Сергеевич, если есть что сказать, то давайте выступайте без шпаргалки. А если нет, то нечего читать доклады с листа. Сразу выяснилось: в кыргызской парламентской делегации людей, способных выступать «без шпаргалки», просто нет. Все слишком привыкли к ситуации, когда заранее утвержденный доклад читается с трибуны с точностью до точки и запятой, без отклонений. В этот момент первый секретарь ЦК собрал нас и предложил выбрать специального представителя, который мог бы озвучивать на союзном уровне проблемы республики и продвигать ее интересы. В этой роли Абсамат Масалиев видел Чингиза Айтматова — прославленного писателя, который в тот период был советником Горбачева и продвигал во всем мире его «новое мышление».
Но Чингиз Торекулович сразу отклонил эту идею, сказав руководителю, что он сейчас активно помогает Михаилу Сергеевичу, разъезжает по всему миру, занят и не может сидеть в Верховном Совете. Надо выбрать кого-то другого — менее занятого. Возникла заминка. И тут Айтматов говорит: «Какая проблема, Абсамат Масалиевич! Вот перед нами сидит молодой ученый Акаев. В Академии он всегда доклады делает без бумажки — и при этом по всем проблемам очень уверенно и хорошо выступает. Пусть этот молодой человек и поработает!» Первому секретарю не особо понравилась эта идея. В те годы он ко мне относился как к сугубо научному работнику. Но он смотрит и видит, что больше никого нет. В итоге мне было сказано: хорошо, представителем республики будешь ты. Но смотри, мы будем присылать тебе инструкции. И чтобы ты ни шагу ни вправо, ни влево от них не делал, выступаешь строго по инструкции! Я начал было отказываться: «Абсамат Масалиевич, может, найдете еще кого-то другого? Я хотел бы заниматься научными исследованиями в Академии!» В ответ мне было сказано: подождут вои научные исследования! Здесь важнее дела!
— То есть в большую политику вас запихнули практически насильно, так, что ли, получается?
— Получается, так. Меня избрали постоянным членом Верховного Совета. Присылают инструкции: надо поднять такие-то вот вопросы. Я начал выступать. А тогда же все заседания транслировались по ТВ. Люди вечером сидели и все смотрели. У меня было несколько удачных выступлений. Мне удалось решить несколько важных проблем в пользу республики. Например, однажды у нас возникли проблемы с накоплением воды в Токтогульском водохранилище. Мне удалось добиться от союзного правительства выделения компенсации в сто миллионов рублей: в сезон полива вода была перерасходована соседями нашей республики, и на зиму запасов воды не осталось. Когда компенсация была выделена, тут даже сам первый секретарь позвонил, поблагодарил меня и сказал: «Вот так дальше и работай!»
— Мысли о том, что своими руками он создает себе мощного конкурента, у него так и не возникло?
— Да, не возникло (Смех.). А люди все продолжали смотреть. После каждого удачного выступления я получал мешок телеграмм: Спасибо! Очень хорошо! Вы нас поддержали! Эти выступления в Верховном Совете СССР и превратили меня в политика. На этом фоне в республике начали выбирать президента. Во всех других республиках региона президентами почти автоматически были избраны первые секретари ЦК. Но у нас как раз летом 1990 года произошли трагические события в Оше — межнациональный конфликт между кыргызами и узбеками. Это создало проблемы для высшего руководства республики в парламенте, в котором к тому времени образовалась демократическая фракция. На пост президента баллотировались и первый секретарь ЦК, и председатель Совета министров. И оба провалились — ни один из них не смог набрать достаточного количества голосов. А правила выборов во всех республиках тогда были такие: если один раз ты выбыл из гонки, то участвовать в ней во второй раз ты уже не можешь. Таким образом, все первые лица республики оказались вне игры.
Вечером того дня, когда это произошло, мы с дочерью, которая тогда училась на факультете ВМК МГУ, были в гостях дома у великого математика, академика Александра Самарского. Сидим — пьем чай. Но депутаты как-то нашли меня по телефону: «Завтра в десять утра в парламенте выборы президента.Ты должен быть!» Я отвечаю: «У меня нет никаких политических планов. Меня вполне удовлетворяет президентство в Академии». Я ждал ротации в Верховном Совете и очень хотел вернуться в науку. Меня очень поддерживали два великих академика — нобелевский лауреат Александр Прохоров и лауреат Ленинской премии, изобретатель оптической голографии Юрий Денисюк. Он, кстати, тоже вполне мог бы получить Нобелевскую премию, но все его работы носили закрытый характер. Мне уже утвердили потрясающе интересную новую научную тему. Я очень хотел поскорее освободиться от парламента и вернуться домой в Кыргызстан к научной работе. Но звонившие начали мне чуть ли не угрожать: Ты обязан принять участие в выборах! Иначе мы тебя просто больше не пустим в Кыргызстан!
Трамплин в президенты
—А звонившие — это, простите, кто?
— Звонившие были из Демократической фракции парламента Кыргызстана.
— Тогда понятно — демократы всегда угрожают.
— Я привел то, что казалось мне последним аргументом: я физически не могу успеть! Последний самолет на Фрунзе (так тогда называлась столица Кыргызстана) уже улетел! Мне отвечают: ничего подобного! Мы все предусмотрели! Есть ночной самолет в город Ош. А там наши депутаты пересадят тебя на первый утренний рейс на Фрунзе. В десять утра ты как раз будешь в парламенте! Я отвечаю: хорошо, попробую. Беру портфель, еду в аэропорт, прихожу в депутатскую комнату. А там женщины меня хорошо знали. Ой, Аскар Акаевич, самолет на Фрунзе задержали по техническим причинам, но он вот-вот вылетает. Одна берет мой портфель, другая берет мой плащ. Трап уже отходил. Но они меня втащили в самолет, а командиру сказали: мы билет потом оформим, это народный депутат СССР, член Верховного Совета! Он наш человек! Так я улетел в самолете без билета.
Прилетаю рано утром. Приезжаю домой. Жена удивилась. Помылся, побрился и с опозданием на 15 минут появляюсь на заседании парламента. Депутаты из Демократической фракции меня увидели, зааплодировали и побежали регистрировать меня в качестве кандидата в президенты. К тому времени было зарегистрировано уже одиннадцать человек. Среди этих одиннадцати был секретарь ЦК по сельскому хозяйству, который, увидев меня, сразу побежал на трибуну и заявил: настаиваю на том, чтобы кандидаты оглашали свою программу только на кыргызском языке. Я сразу понял, что это камешек в мой огород. Никто в политических кругах никогда не слышал, как я разговариваю на кыргызском языке. После учебы в Ленинграде я поработал в республике совсем недолго. А на совещаниях было принято выступать на русском языке. Поэтому все думали, что я не знаю кыргызского. Но я окончил сельскую школу и кыргызский знал!
— А вас уже появилось к этому времени азарт и желание выиграть? И как вы решили проблему предвыборной программы?
— Ну, особого азарта по-прежнему не было. А вот с программой все решилось очень просто. В Верховном Совете СССР меня опекал выдающийся специалист в сфере аэродинамики, ректор Московского авиационного института, будущий посол России во Франции академик Юрий Рыжов. Он пригласил меня работать в возглавляемый им парламентский комитет по науке и образованию своим заместителем. Но я увидел, что главные проблемы страны находятся в сфере экономики, которая к тому времени уже буксовала, и записался в комитет по экономическим реформам. Я начал усердно изучать экономику, прочитал труды великих экономистов — Йозефа Шумпетера, Фридриха Хайека, Джона Кейнса, Милтона Фридмана. Комитет возглавлял выдающийся экономист академик Олег Богомолов. На его заседания каждую неделю приходили члены правительства. Мы обсуждали, как внедрять рыночные механизмы в той или иной отрасли. На основе всего этого я подготовил программу рыночной трансформации экономики Кыргызстана и собирался в ноябре месяце лететь домой и представлять ее первому секретарю. Мол, Абсамат Масалиевич, я не зря там сижу — не только выступаю!
— С экономической программой все понятно. Но ведь многие самые болезненные проблемы Кыргызстана носили тогда, как, впрочем, и сейчас, не только экономический характер?
— Еще одна проблема кроме экономики, которая меня очень волновала в тот момент — как сплотить народ, как выйти из тупика, который образовался после трагических событий в Ошской области. Когда летом там произошли межэтнические столкновения, Михаил Сергеевич мигом отреагировал. Он пригласил к себе Чингиза Айтматова и дал ему поручение взять несколько депутатов и лететь на место. Горбачева беспокоило, что он не мог получить от руководства республики внятного ответа на вопрос, как они собираются стабилизировать ситуацию. Чингиз Торекулович взял меня и пригласил еще двух своих друзей, депутатов-писателей из Узбекистана. Это было крайне важным шагом: столкновения произошли как раз между кыргызами и узбеками. Мы вчетвером вылетели в Ош и провели там весь июль. Это был страшно жаркий месяц. И ситуация была взрывоопасная. Партийных и хозяйственных руководителей прогоняли с проклятиями. А вот писателей слушали очень внимательно.
Мы выработали программу того, как можно было бы стабилизировать ситуацию. Чингиз Торекулович предложил ее Горбачеву. Горбачёв все одобрил и отправил эту программу руководству республики. Там предлагались совместные действия с президентом Узбекистана Исламом Каримовым. Но Каримов ненавидел нашего первого секретаря и отказался с ним даже разговаривать, заявив, что тот сам во всем виноват. Ситуация повисла в воздухе. Но получилось, что у меня была программа конкретных действий сразу по двум ключевым проблемам республики. Большинство других кандидатов на пост президента республики высказывались в том смысле, что, если вы мне доверите, я все сделаю и все решу. А когда до меня дошла очередь, я на неплохом кыргызском языке изложил эту свою конкретику и во время второго тура голосования получил большинство голосов.
— Следующий этап, на котором человек, который неожиданно для себя стал президентом, мог запросто сломать себе шею, — формирование команды. Как вы с этим справились?
— Спикер парламента от имени депутатов мне сказал: «Аскар Акаевич, время сейчас тяжелое! Сколько вам времени потребуется на формирование правительства? Недели хватит? Будете ли вы с нами консультироваться? Мы могли бы вам помочь!» Я ответил: а давайте-ка мы сразу вместе сформируем костяк правительства. Я не готовился, своей команды у меня нет. Но вот второе после меня количество голосов на выборах получил председатель Иссык-Кульского облисполкома Насирдин Исанов — очень хороший и приятный человек и при этом, к счастью, представитель юга (я родом с севера). Я предложил его на пост премьер-министра! Все обрадовались и дружно проголосовали: он пользовался большим авторитетом. Третье место по числу голосов получил председатель столичного горисполкома, известный специалист по машиностроению. Я предложил его на должность секретаря по промышленности (название министров тогда почему-то временно упразднили и по американскому образцу нарекли их секретарями). В итоге я предложил места в правительстве всем одиннадцати кандидатам. Получилось, что выиграл весь парламент: у каждого кандидата была своя группа поддержки. Дело было уже за полночь. В здание принесли ящики водки. И все начали праздновать.
— А что вам дома сказали, когда вы туда неожиданно вернулись уже в статусе президента?
— Жена, конечно, была напугана и вообще очень недовольна — мол, зачем согласился? Ты же человек науки, сидел бы в академии! Старшая дочь тоже была очень недовольна. А младшие дети многого не понимали, радовались.
— А как выглядело ваше дальнейшее погружение в президентскую жизнь?
— На следующей неделе я прилетел в Москву к Горбачеву. Он обрадовался, дал мне добрые советы, напутствия и пожелания и попросил зайти к председателю КГБ СССР Владимиру Крючкову. Я сразу к нему поехал. Он познакомил меня с тогдашним председателем КГБ Кыргызстана генералом Асанкуловым, и мы вместе полетели во Фрунзе. У него уже был план решения всех хозяйственных вопросов. Мне выделили машину, охрану, резиденцию. Единственное, я сразу попросил, чтобы бывших руководителей не трогали, не заставляли их от чего-либо отказываться. И поначалу мне в качестве резиденции досталось отдельное, но очень скромное здание.
Первый секретарь ЦК тоже остался работать в своем старом кабинете на седьмом этаже нашего Белого дома. Я сказал ему: «Абсамат Масалиевич, ради бога, сидите в этом кабинете. Только помогайте мне советами как опытный руководитель компартии Кыргызстана!» А я со своими помощниками стал работать в старом здании ЦК, которое было построено еще в 1924 году. В новое здание ЦК мы переехали только после провала ГКЧП. Я никогда не критиковал ни своих предшественников во власти, ни Советский Союз, а когда при мне это делали другие, говорил им: «Остановитесь! Что было, то было! Давайте лучше вместо критики того, что уже ушло, будем вместе решать проблемы, которые есть сейчас!»
Счастье не во власти
— Вы проработали главой государства пятнадцать лет и очень близко знали всех своих коллег по президентскому цеху. Скажите, пожалуйста: президенты — это такие же люди, как все остальные, или все-таки совершенно особая порода людей?
— Я думаю, что такие же, как и все остальные. «Особую породу» я нигде и никогда не встречал. Скажу лучше, что со многими коллегами-президентами у меня была крепкая дружба: с Нурсултаном Назарбаевым, с Исламом Каримовым. Я у них очень многому научился. С Борисом Ельциным наша дружба начались еще во времена, когда мы вместе работали в союзном парламенте. Шли выборы председателей комитетов Верховного Совета. И академик Юрий Алексеевич Рыжов, который меня очень опекал, однажды позвонил мне и сказал: «Аскар, нужно мобилизовать голоса депутатов из Средней Азии в пользу Ельцина, который избирается на должность председателя комитета по строительству. Председатель комитета — это член президиума Верховного Совета, это машина, это статус. А Ельцин в тот момент был безработным, едва попавшим в Верховный Совет.
В российской группе депутатов активно работали для того, чтобы не пропустить его на пост председателя комитета. А я с удовольствием провел работу среди среднеазиатских депутатов. Ко мне хорошо относились. Многие депутаты обращались за помощью — просили рассказать, как правильно написать, скажем, министру. Тогда среди депутатов было еще много чабанов, хлопководов, табаководов. У каждого из них были свои проблемы. А я никому не отказывал в помощи. Я мобилизовал достаточное число голосов, которое и позволили Борису Николаевичу пройти в председатели. Вскоре Юрий Алексеевич позвонил мне и пригласил в ресторан отметить победу Ельцина. В тот вечер и началась наша дружба. Борис Николаевич очень благодарил меня за то, что я помог ему набрать недостающие голоса. Став президентом России, Ельцин уже через десять дней прилетел с визитом в Кыргызстан.
— Принято считать, что власть меняет людей. Вы можете подтвердить, что это действительно так?
— Конечно, это действительно так. Самый лучший пример — это Туркменбаши Великий. Сапармурат Ниязов, как и я, получил образование в Ленинграде. И поначалу у нас были очень хорошие отношения. Помню, как в ходе совещаний лидеров республик в Ново-Огарево все прочие участники активно выступали, вносили свои предложения, что-то критиковали. А Ниязов всегда сидел молча. Михаил Сергеевич периодически обращался к нему: «Сапармурат Атаевич, а у вас какие-то предложения есть?» Ниязов в ответ: «Михаил Сергеевич, я во всем поддерживаю то, что вы говорите!» А потом власть его настолько изменила... Помню, как однажды он пригласил нас всех к себе в гости. Мы хорошенько выпили. Каримов с Назарбаевым все его подзуживали: «Покажи нам, пожалуйста, свою потайную комнату!» Они знали про эту комнату, и в конце концов он сдался. Мы заходим и видим белоснежный маршальский мундир — точь-в-точь как у Сталина.
— А по себе вы почувствовали, что власть вас как-то изменила?
— Нет, я считаю, что каким я был как президентом Академии, таким я и остался как президент Республики.
— А у вас никогда не возникало мысли: лучше бы я опоздал на этот самолет?
— Нет, конечно же, нет. Жена и старшая дочь продолжали считать, что для меня было бы лучше не уходить в политику, а продолжить научную деятельность. Я ушёл из науки в возрасте 45 лет — в момент расцвета, когда можно было бы достичь самых важных результатов. И в этот самый момент я ушел, к сожалению. Но я всегда считал, что если судьба занесла меня в политику, то на этот вызов надо ответить достойно — и я всегда прилагал для этого и для того, чтобы оправдать доверие, максимум усилий.
Я считаю, что в девяностые годы благодаря рыночным реформам мы были наиболее успешной страной в регионе — и это притом что, в отличие от соседних республик, у нас никогда не было значимых ископаемых ресурсов. Мы были первопроходцами в сфере земельной реформы. Крестьяне всех соседних стран нам завидовали. Мы первыми успешно ввели свою национальную валюту. Мы первыми в СНГ обуздали инфляцию. Я считаю, что мне удалось успешно провести республику через турбулентные девяностые годы, сплотить народ после Ошских событий. Я очень горжусь тем, что у нас были лучшие межэтнические отношения. Я горд тем, что внесли в Конституцию статью о государственном статусе русского языка, которая, кстати, находится там до сих пор.
— Не к юбилею, конечно, об этом вспоминать, но ваше пребывание на посту президента завершилось в 2005 году государственным переворотом. Поставлю поэтому вопрос так: о чем вы больше всего жалеете?
— В политическом плане я сожалею только об одном — о том, что я за год до президентских выборов объявил о том, что я ухожу. Возможно, надо было сделать так, как Борис Николаевич, — уйти сразу. Мгновенно нашлись потенциальные преемники, которые быстро на меня обиделись за то, что я не назначил их официальными преемниками. Началась преждевременная борьба за власть, которая и спровоцировала государственный переворот в марте 2005 года. Я сожалею о том, что мне не хватило полгода для того, чтобы передать власть следующему президенту конституционным путем. Вот единственный промах в моей политической карьере. Если бы я сумел ещё полгода удержать республику в стабильном состоянии и организовать выборы, то все бы сложилось совсем по-другому. Кстати, иногда этот мой промах мне кажется закономерным. В течение многих лет до этого у меня было одно только восхождение — никаких сбоев. Наверное, рано или поздно такой сбой просто должен был случиться (Смех.).
— А какой период вашей жизни вы считаете самым счастливым?
— Естественно, мою первую научную жизнь, которая началась в 1962 году в Ленинграде. За шестнадцать лет я тогда прошел путь от студента до профессора. Это самые плодотворные годы, когда я сделал свои самые важные научные работы, получил результаты, которые позволили мне избраться академиком Академии наук. В течение следующих десяти лет — с 1978-го по 1988 год — я создал в Кыргызстане научную лабораторию по оптической электронике, которая получила известность не только в Советском Союзе, но и во всем мире. Мы провели тогда три международных научных конференции. В нашу лабораторию приезжали ведущие ученые почти со всех континентов — из США, Японии, Великобритании, Франции и Китая. Вообще я считаю, что судьба меня всегда баловала. Мне везло на замечательных учителей - дай бог таких каждому научному работнику! Мне очень повезло в моей второй научной жизни. Благодаря приглашению ректора МГУ Виктора Антоновича Садовничего последние двадцать лет я работал среди самых выдающихся математиков России. Они здесь все, в МГУ. Для меня это стало счастьем, которое я смог обрести вновь.